Не жди меня, мама, хорошего сына - Владимир Колычев

— А золото контрабандное?

— Я тебе ничего не скажу, начальник.

Комов пристально посмотрел на Матвея, презрительно усмехнулся.

— Не скажешь. Видать, много крови на этом золоте…

— Не знаю. У Гены надо спросить. Он, может, в курсе…

— У Гены уже не спросишь. Теперь все шишки на него, да?

— Не будем об этом, начальник. Оформляй дело, отправляй в камеру.

— Оформим дело, и СИЗО тебе будет, Битков…

В камеру Матвей возвращался в подавленном настроении. Он ощущал себя неудачником: и карты раскрыл, и поблажек себе не выторговал.

* * *

«Фупазор! Пэтэушнег! В газенваген, сцука! Факйу, жывотнае!..»

В том же духе, в том же ключе… Стук, стук, стук, стучит клавиатура! Чморите, мальчики! Чморите всех!..

В сетевой паутине Тимоша чувствовал себя пауком; где-то на высоте летают мухи — актеры, певцы, писатели, журналисты. Пусть летают, а Тимоша будет ловить их, вернее, подлавливать — не так сыграл, не так спел, не так написал. Они талантливые, они успешные, но ничего — вот вам, вот! Стук, стук, стук, зависть выбивает обидные слова на клавиатуре. Всех, вся — ф топку, ф печь, ф пекло!..

Тимоша чувствовал себя богом, низвергателем кумиров. Он так увлекся травлей очередной жертвы, что не заметил, как сзади подошла мама.

— Дурью маешься? — качая головой, с упреком спросила она.

— Слифф защитан! — ляпнул Тимоша.

— Что?

— Да так, ничего, — опомнившись, мотнул он головой.

— Нельзя обижать людей.

— На правду не обижаются.

— За правду еще и бьют.

— Да ладно…

— Там к тебе девушка пришла.

— Оксана?! — ликующе встрепенулся Тимоша.

Не так давно и, как всегда, безуспешно он попытался завязать отношения с красавицей барменшей. Слова ей красивые говорил, стихи читал, и ничего, стоит, как на дурака смотрит. Тимоша лишний раз убедился, что люди нормальный язык не понимают… Правда, Сеня подошел и с ходу взял, казалось бы, неприступную крепость. Еще сказал, что Тимоша крутой. Она почти поверила. А когда Сеня ушел, даже телефон его взяла. Правда, свой не оставила. И звонить ему не обещала…

Тимоша вышел в коридор. На пороге стояла девушка. Не сказать, что красавица, но выглядит эффектно. Прическа, косметика, срез футболки значительно выше пупка, плоский загорелый животик, джинсы с такой низкой талией, что можно заметить щетинку лобковых волос…

— Ты Тимофей? — завораживающе улыбнулась она.

— Я.

Он почувствовал, как от волнения немеют пальцы рук.

— Я к тебе по поручению.

— От кого, от Оксаны? — выпалил он.

— Да.

— Проходи.

— Нет, лучше ты. У вас во дворе так зелено, так хорошо…

Они вышли на детскую площадку в окружении пышных кленов и тополей. Не самое хорошее место. Не так давно Тимоша выгуливал здесь собаку, та навалила кучу, в которую влез маленький братик тринадцатилетнего паренька. Подросток возмутился; Тимошу обидела его наглость, он полез в драку, но получил отпор. Мало того, что тринадцатилетний салага отделал его под орех, так его еще и в милицию забрали, до самого вечера продержали…

На скамейке сидела девушка с собранными в косу волосами. Завидев Тимошу, она поднялась, сняла солнцезащитные очки. Он узнал ее. Это была Эльвира, восходящая звезда эстрады, красавица, умница…

— Ну, здравствуй, подонок! — хищно улыбнулась девушка.

Тимоша вспомнил, что недели две назад проехался асфальтоукладчиком по гостевой книге на ее сайте. На всю страну объявил, что Эльвира — проститутка. И для убедительности наврал, что в прошлом году снял ее на Ярославке и… В общем, нафантазировал вдоволь…

— Если правильно, то падонок, — промямлил он с напором на первую гласную в последнем слове.

— Так и знала, что ты чмошник очкастый! — презрительно воскликнула она.

Тимоше не нравился ее боевой настрой, наряд тем более: рокерские перчатки, футболка с длинным рукавом, просторные льняные штаны, кроссовки с высоким берцем.

— А-а, не знаю… — в дурном предчувствии проблеял он.

— Думаешь, тебя трудно было вычислить, мерзописец?

— Э-э, виноват…

— Виноват. А виноватых бьют…

Эльвира вдруг резко крутнулась на месте; Тимоша даже не успел заметить, как она выбросила из-под себя ногу. Пятка с размаха врезалась ему в скулу; удар оказался настолько сильным, что Тимоша не смог устоять на ногах. Он упал в песочницу, ткнувшись носом в сухую собачью какашку.

Эльвира дождалась, когда он поднимется, и ударила снова. Рукой, в голову. Он попытался защититься и даже коснулся ее кулака, который на полпути повернул назад. Оказалось, что это был обманный удар. Воспользовавшись его оплошностью, Эльвира двинула его ногой в живот, а когда он согнулся, добавила коленкой в лицо…

Он поднимался, она била. Он поднимался, а она… Возможно, она бы его убила, если бы мимо не проходил участковый Козаков.

— Прекратить, милиция!

Эльвира и ее подружка ретировались, а Тимоша остался на месте.

— Бочков, снова ты! — яростно взревел Козаков. — Девчонок обижать вздумал!

— Я обижаю?! — с ненавистью посмотрел на него Тимоша.

В прошлый раз досталось ему, он же и пострадал. Набросился с кулаками на семиклассника, но тот дал отпор — разбил нос и губу. Так он домой потом пошел, а Тимошу отправили за решетку. И сейчас, похоже, та же история — он пострадавший, а его в милицию.

— А то кто же!

Участковый взял его за руку и повел к своей машине.

— Ты задержан, Бочков!

— Но меня избили, я в крови…

— Вот и дашь показания!

От Козакова пахло потом, табаком, пивом, сушеной рыбой и волчьим коварством, Тимоша мог побиться об заклад, что показания придется давать в «обезьяннике», среди уголовников, как в прошлый раз. Но участкового лучше не злить. Когда-то давно, три-четыре года назад, Тимоша в кровь избил его сына, мальчугана детсадовского возраста; за ту блестящую победу он сейчас и расплачивался.

Козаков привел Тимошу в отдел милиции, передал на руки дежурному по части, который отправил его в пустующую камеру временного задержания. Там в тоске и одиночестве он провел пару часов, прежде чем им занялся дознаватель Кипелов, печально знакомый по прежнему инциденту.

— Эх, Бочков, Бочков…

Дознаватель также носил очки, но это почему-то не сподвигало его к солидарности с Тимошей. Он смотрел на него, как на врага всех униженных и оскорбленных.