Тайная война воздушного штрафбата - Антон Кротков

Но всё оказалось напрасно. Небо вокруг просто кишело неприятельскими истребителями. Уйти им не позволили. Как ни крутились двое русских, «Сейбры» почти мгновенно перекрывали любую появляющуюся лазейку. Вскоре Рублёв начал отставать. За его машиной потянулся серый дым. По радиосвязи Константин слабеющим голосом сообщил, что ранен. Лёня сбавил скорость, что в создавшемся положении было крайне рискованно.

— Подтягивайся, Костя, я тебя прикрою.

— Прорывайся сам, не жди меня.

— Я своих не бросаю. Вместе уйдём, Рублик.

Резко развернувшись, Лёня ушёл на косую петлю. Он оторвался от стаи неприятельских стрелков только для того, чтобы сманеврировать и прикрыть Рублёва огнём. В результате Красавчик оказался в позиции, позволяющей вести заградительный огонь на отсечение преследующих товарища «Сейбров». Но тут другая пара американских «джетов» пристроилась в хвост самому Одессе и с дистанции 300 м открыла по нему ураганный огонь. А на каждом «Сейбре» — по 6 пулеметов калибра 12,7 миллиметра! Лёня сразу это почувствовал по тому, как затрясся его самолёт. На своём покалеченном МиГе Лёня начал снижаться правой управляемой спиралью. За ним, почти непрерывно стреляя, спеша добить, следовали «Сейбры». И всё-таки Одесса продолжал думать об оставшемся наверху друге и вызывать его по радиосвязи. Но Рублёв уже не отзывался. А потом Лёня заметил новый столб дыма на земле и понял, что это горит МиГ Кости.

Красавчик чудом выпутался из той передряги. Уже почти настигнутый врагами Лёня по радио пообещал американским лётчикам за спиной: вам меня не достать. Он пулей вылетел к пограничной реке, за ним — стая разгорячённых крылатых охотников с далеко не израсходованным боезапасом. На счастье одессита, навстречу ему уже мчались вызванные на помощь эскадрильи МиГов…

После посадки на самолёте Одессы живого места не было. Техники насчитали 34 пробоины. Руль высоты был словно обгрызен, перебиты шланги гидро- и воздушной системы, повреждены элероны… Из-за чудовищных перегрузок в некоторых местах с фюзеляжа и с плоскостей сорвало обшивку. Правда, сам лётчик, как ни странно, не получил ни единого повреждения, если не считать искусанных в кровь губ и гематом по всему телу от мелких кровоизлияний.

Как позднее стало известно, Рублёв не погиб в своём сбитом ястребке. Он успел катапультироваться. И принял свой последний бой уже на земле. Об этом его сослуживцам поведал взятый в плен гоминдановец.

В ходе боевых действий в Корее американцы снаряжали множество поисковых партий, укомплектованных хорошо знающими местные условия китайцами и корейскими добровольцами, ставя пред ними одну задачу: любой ценой захватить живым катапультировавшегося русского лётчика. Выполнившим приказ была обещана премия в миллион долларов и немедленное предоставление американского гражданства. Неудивительно, что недостатка в желающих у разведки США не было. Даже невзирая на риск быть публично обезглавленным в случае пленения, банды прекрасно экипированных диверсантов наводняли районы, над которыми завязывались воздушные бои.

Если бы в распоряжении западных союзников оказался сбитый пилот МиГа, они предъявили бы его в качестве доказательства участия Советского Союза в корейской войне мировому сообществу на ближайшей же сессии Генассамблеи Организации Объединённых Наций. После этого Сталину пришлось бы признать участие своей армии в данном конфликте. Советский лидер этого категорически не желал. Как бы ни был великий диктатор уверен в себе после разгрома фашистской Германии и разработки собственной атомной бомбы, он побаивался оказаться в полной изоляции — один против всего западного мира, выступившего единым фронтом в этой войне на стороне южнокорейцев. Хитрый друг Мао в любой момент мог перебежать в стан врагов, вслед за прежним китайским лидером Чан Кайши, который тоже когда-то клялся в вечной дружбе кремлёвскому грузину.

Поэтому советские пилоты в Корее имели строгий приказ: в случае угрозы пленения немедленно застрелиться.

Тяжелораненый, окружённый врагами вряд ли Рублёв надеялся выжить. Помощи ему было ждать неоткуда. А мечтающие о громадной премии диверсанты периодически высовывались из укрытий, чтобы показать ему сумку с медикаментами и бутылку воды.

— Эй, русса, сдавайся! Живой будешь! Много денег будешь иметь, красивых женщин! — кричали они на ломаном русском. Они даже кинули лётчику специально отпечатанную листовку, завернув в неё камень. На листовке был изображён шикарный особняк, дорогой лимузин и прочие атрибуты красивой жизни. Крупным шрифтом в пропагандистской агитке было написано, что сдавшегося в плен офицера Красной армии ждёт премия в два миллиона долларов, если он согласится сотрудничать с американской разведкой.

Но Константин на все деловые предложения отвечал метким огнём. Последний патрон в обойме он оставил для себя…

Произошедшее потрясло Нефёдова. Гибель каждого бывшего лётчика-штрафника представлялась ему какой-то нелепой несправедливостью. Хотя по большому счёту такой исход был вполне естественным для любого из них. Неестественно выглядела бы мирная кончина в постели в присутствии нотариуса, священника и многочисленной родни.

Они были рыцарями. Своими жизнями, а часто и обликом олицетворяя символ войны, мужественности, доблести и постоянной готовности к смерти за Родину, товарища по оружию, чести. Обычно они не успевали толком обзавестись имуществом и семьёй, ибо для большинства жизнь кончалась, не успев развиться. Молодой лётчик, клявшийся в вечной любви юной деве, словно рыцарь, приносивший присягу верности до гробовой доски даме своего сердца, в сущности, связывал себя ненадолго.

Короткая, но яркая жизнь рыцарей XX века часто во многом была схожа с судьбами многих героев Средневековья. Смерть в воздухе подстерегала человека в кабине истребителя буквально на каждом шагу. Ты мог погибнуть, напоровшись на меткую очередь хвостового стрелка с бомбардировщика (при автоматическом наведении пушек радиолокатором на современных бомбардировщиках такой исход стал более чем вероятен), или не сдюжить на вираже, имея противника на хвосте. В этом не было ничего необычного. Таково традиционное воинское ремесло, которое предполагает смерть на поле брани. Таким образом, ты всего лишь закономерно повторяешь с некоторой вариацией чей-то опыт…

При осаде средневековых крепостей люди гибли сотнями в течение короткого времени. Особенно много — в специальных архитектурных ловушках-барбаканах. Идущие на приступ солдаты вынуждены были сначала скапливаться на открытой площадке под стеной, у самых крепостных ворот. К барбакану вела узкая дорожка, по сторонам которой зиял глубокий ров, часто наполненный водой. Быстро наступать по такому тесному проходу невозможно, а сзади напирает подкрепление. Попавших в ловушку со стен осыпали стрелами, булыжниками, поливали кипящей смолой. Сухая выжженная земля в таких местах быстро пропитывалась человеческой кровью, чтобы со временем прорасти кустами колючего чертополоха — самого рыцарского цветка на свете. Говорят именно так в 1497 году, штурмуя неприступную твердыню замка Гарсии-Муньос, погиб великий воин-поэт Хорхе Манрике, которому принадлежат следующие строки: