Бык из машины - Генри Лайон Олди

Старик пожал плечами: мол, не спорю.

– Ваши фобии, ваши припадки, ваш тонко организованный геморрой к делу не подошьешь. Тем более что никаких убийств кекропольских аватар не зарегистрировано. Самоубийств, замечу, тоже. Славное вышло бы решение вопроса: раз в год аватары Кекрополя испытывают неодолимую тягу к суициду…

– Суицид? При чем здесь суицид?!

– А при чем здесь убийства? Кто в здравом уме рискнет убивать тех, кого боги цифрала избрали для своих противоестественных утех? Убивать группами, по графику?! Как долго протянет такой придурок? Как быстро мы узнаем об очередном наказании, постигшем его? Жестоком, страшном наказании, отбивающем охоту идти по его стопам?! Смертная казнь, пожизненное заключение, ноги в бетон, а тело в воду – плюнуть и растереть в сравнении с местью Неистового, Владыки или Госпожи. Если ты послал Тезея найти серийного убийцу аватаров, я вынужден тебя разочаровать. Кого бы ни искал твой внук, легавые цифрала найдут мерзавца раньше. А раз они не нашли его…

– Значит?

– Значит, мерзавца нет. Не существует в природе! Вы с Ариадной чуете смерти, но если верить фактам, смертей нет. Тезей ищет серийного убийцу, но если верить фактам, убийцы тоже нет. Кто же тогда есть? А, Паучок?

– Кто-то, да есть, – вздохнул Питфей. – Кто-то всегда есть.

– Это лабиринт, Паучок. Этот клубок версий, построенных на убийствах – лабиринт, и из него нет выхода. Я не хочу, чтобы твой внук ломился в стены, привлекая внимание чудовищ. Я хочу найти безопасную дорожку, добраться до дверей, потянуть за ручку и выйти. Скромное желание, правда?

– Ты видишь иное решение? Без убийцы, без убитых?

– Я много чего вижу.

– Например?

– Например, вы, аватары, стали слишком чувствительны. Раньше вас колбасило из-за гибели вам подобных, теперь же колбасит из-за чужих почечных колик. Или, скажем, боги цифрала играют новыми погремушками. Смакуют ваши приступы, которые сами же и создают. Судороги плоти, запретный плод… Или вот еще: резонанс. Трясет Ариадну, и от этого через пять минут трясет тебя, только слабее из-за расстояния. Раньше вы резонировали со свеженькими покойниками, а сейчас друг с другом. Я могу завалить тебя безубийственными версиями. Могу похоронить под этим курганом, а толку? Отзови внука, пусть не путается у меня под ногами. Я не хочу отвлекаться на него.

– Это угроза?

– Брось, какая там угроза… Просто отзови, и все.

– Я его не посылал. Как я его отзову?

Брови Миноса взлетели на лоб:

– Ах, Паучок, Паучок! Лжешь ты еще натуральней, чем удивляешься. Ладно, я тебя предупредил. Кстати, ты в курсе, с кем якшается твой внук?

– С твоей дочерью. Ты сам сказал.

– С моей дочерью он спит. А якшается он с одним молодым, но очень перспективным бойцом из «Элевсина». Назвать тебе имя?

– С ним Тезей тоже спит?

– Нет. Так назвать тебе имя?

– Назови, порадуй старика.

– Пирифой. Пирифой Флегиас. Напомнить тебе, кто его отец?

– Не надо. Я в курсе, кем был Флегиас-старший.

– Сын еще взбалмошней отца. Говорят, он клялся отомстить, просто не знает, как. Родись у меня внук, я бы не советовал ему близко сходиться с этой бомбой. Вдруг рванет? Извини, Паучок, у меня срочный вызов…

Связь прервалась.

Жуя губы, как всегда делал во время глубокой задумчивости, Питфей вышел на балкон. Бросил взгляд на сад, маленький и ухоженный, крепко взялся за перила, как если бы боялся упасть вниз от внезапного головокружения. «Сын еще взбалмошней отца,» – вспомнил он. Нарочно или нет, но Минос выбрал неудачное слово. Отца Пирифоя вряд ли было уместно называть взбалмошным. Психом – да, маньяком – да, самоубийцей – трижды да. Слово «взбалмошный» отражало действительность в очень малой степени. «Я в курсе, кем был Флегиас-старший…» Был? Есть?! Никто не сумел бы ответить на этот вопрос с полной уверенностью. Если Тезей сошелся с сыном безумца, который то ли был, то ли есть; если клятва отомстить – не пустая похвальба…

Отозвать, подумал Питфей. Может, и правда отозвать Тезея?

– Вот же заноза!

С раздражением висельника, заприметившего грязь под ногтями палача, Тезей глядел на высветившийся номер. Даже пиликанье вайфера участилось в два, нет, в три раза, словно звонивший абонент мог на ходу менять настройки.

Здороваться Тезей и не подумал. Сразу взял быка за рога:

– Кто умер на этот раз?

– Адвокат! – завопил Пирифой.

– В смысле?

– У нас есть адвокат!

– Да неужели?!

– Я нашел нам адвоката! Ушлый, зараза, кого хочешь отмажет!

И Пирифой внаглую подвел итог:

– С тебя простава.

– Ты нашел нам адвоката?

Тезей сделал упор на слове «ты». В вопрос он вложил все сомнения, весь сарказм, на какие только был способен. Усилия не пропали втуне: смутить Пирифоя – работенка адова, но Тезей справился.

– Ну, не совсем я…

– Кто? Говори, кто?!

Догадки, посетившие Тезея, были одна другой ужасней.

– Ну, Керкион. Я его достал…

– Не сомневаюсь.

– Чего ты бурчишь? Я его спасаю, а он недоволен!

– Я доволен. Я просто счастлив.

– Керкион фишку рубит, акулу сосватал! Крокодила! Кстати, он нас видеть хочет. Обоих.

– Крокодил?

– Адвокат! Ну, типа, согласовать линию защиты.

– Когда?

– Час назад. Давай, подрывайся.

– Ему что, горит?

– Горит! Мне горит! Тебе горит!

– Мне не горит.

– Блин, я тут из кожи вон!..

Надо было просто убавить громкость. Вместо этого Тезей рефлекторно убрал подальше от уха вайфер, в котором бесновался Пирифой, оскорбленный в лучших своих чувствах. Из мембраны только что брызги слюны не летели. На кровати шевельнулась Ариадна – прокурорская дочка забылась тревожным сном полчаса назад. Тезей зашипел сквозь зубы, проклиная громогласного придурка. Вместо скандала, ожидаемого и, сказать по совести, справедливого. Ариадна выпростала руку из-под покрывала, слабо махнула: «Езжай…» И шевелением пальцев изобразила: «Я тебе перезвоню позже.»

Мне одному кажется, вздохнул Тезей, что мы женаты? Пять, нет, десять лет.

– Скидывай адрес, балабол. Час назад, говоришь?

* * *

Когда Тезей выбрался из такси, Пирифой уже ошивался у адвокатского офиса, мерял шагами прямоугольник терракотовой плитки. Зажиточная контора, оценил Тезей. Три ступеньки с коваными перильцами. Тёмно-бордовый лак дверной панели. Врезка из матового стекла в золоченой раме. Зеркальный блеск латунной таблички.