Бык из машины - Генри Лайон Олди

– Это Исидор. Он вас проводит.

Исидор по локоть выпростал лапищу из куцего рукава, со значением потер пальцами друг о друга. Тезей извлек заранее приготовленные купюры: семьдесят драхм, три двадцатки и десятка.

– Держи, всё честно.

Отработанным движением, как игрок – карты, санитар развернул купюры веером, кивнул с удовлетворением – и деньги исчезли в кармане его брюк.

– У меня дежурство, – в жёлтом свете старомодной лампочки накаливания медсестра ожила, обрела краски. – Я тебе позвоню. Пока!

Напоследок Пирифою достался воздушный поцелуй.

– Идите за мной, – нарушил молчание санитар.

Голос у него оказался тонкий, флейтовый, что совсем не вязалось с громоздкой фигурой. Мало интересуясь, следуют ли за ним, Исидор затопал вниз по бетонным ступенькам. Этажом ниже он шлепнул ладонью по стене. Вспыхнул знакомый ртутный свет, озарил коридор, уходящий во тьму. Бетонный пол, белый кафель стен – и аспидная, бьющая по нервам чернота низкого потолка.

– Суровый дизайн, – оценил Пирифой.

Санитар загремел ключами:

– Сюда.

Свет в помещении включился в тот самый миг, когда дверь из легированной стали глухо лязгнула, закрываясь за поздними посетителями.

– Изнутри открывается без ключа.

Исидор продемонстрировал, как именно. Повернул ручку вниз – замо́к клацнул. Вверх. Сухой щелчок. Снова вниз. Клац. Снова вверх. За кого он нас держит, подумал Тезей. За дебилов?

– Которого достать?

– Букмекера!

Санитар тупо уставился на Пирифоя.

– Ну, длинный такой мужик! Вчера ночью копыта откинул!

Некоторое время Исидор пребывал в раздумьях.

– А-а, этот…

Он направился в дальнюю часть помещения, где располагались морозильные боксы. Массивные торцевые дверцы тянулись рядами, блестели, сливались в полосы. Зашелестели страницы регистрационного журнала. Исидор вел по строкам корявым пальцем, беззвучно шевелил губами.

– Двадцать восьмой.

Санитар распахнул дверцу бокса, потянул на себя поддон-каталку с телом, накрытым простынёй. Пройдя меж прозекторскими столами, сиявшими холодным металлом, Тезей и Пирифой встали рядом с Исидором. Тот откинул простыню с лица покойника:

– Ваш?

Лицо, разбитое в хлам. Ссадины. Рассечения. Кровоподтёки. Припухлые, когда-то чёрно-фиолетовые, от холода гематомы побледнели, сморщились, сделались похожи на шляпки грибов, лезущих из-под кожи.

– Чё за фигня? – возмутился Пирифой.

– Ваш или не ваш?

– У нашего морда целая была!

– Ничего не знаю, – насупился Исидор. – Такого доставили.

– Ты мертвяков не перепутал?

– У нас все строго. Вот, журнал.

Почерк врачей – отдельная песня. Совместными усилиями запись удалось разобрать: время смерти, время поступления, имя, фамилия, присвоенный номер… Как звали букмекера? Полицейские составляли протокол в присутствии Тезея. Молодой еще переспрашивал… Прокопий Аманатидис? И в журнале Аманатидис. Сходится…

Почему лицо всмятку?

– Других в ту ночь не было, – бубнил Исидор. Санитар подозревал, что с него могут стрясти неустойку. – Бабы были, две. А мужик один, этот самый. Вот, в журнале. Он, больше некому. Что, товар принят? Принят, да?

– Принят, – отмахнулся Тезей.

– Ну, тогда развлекайтесь.

Ухмыльнувшись, санитар вышел прочь.

– Развлекайтесь? – вспух Пирифой. – Он сказал: развлекайтесь?!

Тезей пожал плечами:

– Мы извращенцы. Некрофилы, или что-то вроде.

– Я – извращенец?!

– А кто? На его месте я бы тоже так решил.

– Нет, это я – извращенец?! Некрофил?!!

– Расслабься. Какая тебе разница, что он подумал?

– Большая! Охрененная разница!

– Не ори, мертвые восстанут. Ты букмекера хорошо помнишь?

– Так себе.

– Напряги память. Лицо…

– Где тут лицо? Где ты тут видишь лицо?!

– Рост, телосложение. Особые приметы. Он или не он?

Тезей сбросил простыню, полностью обнажив мертвеца. Сверил номерок на ноге трупа с записью в журнале. Номер совпадал, и бокс совпадал.

– Я его по морде не бил, – бормотал Пирифой, изучая тело. – Мамой клянусь, не бил! А теперь что? Теперь, блин, «несовместимые с жизнью»… На меня повесят! Гадом буду, повесят! И поди докажи…

– Есть видео, там всё зафиксировано. Ты не отвлекайся…

– У нашего седина была?

– Была. На висках.

– У этого нету…

Тезей шагнул ближе, навис над телом. Сосредоточился, отсекая брезгливость: сладковатый трупный запах сейчас ощущался резче. Дезинфекция и хвойный освежитель воздуха, распыленный в морге, до конца не справлялись с миазмами разложения. Надо же, глазастый, отметил Тезей, имея в виду Пирифоя. Седина на висках мертвеца отсутствовала. Голова покойника была коротко острижена, как и у того букмекера, которого помнил Тезей, но выглядела стрижка сделанной наспех, как попало, лишь бы коротко. Так не стригут даже в самой дрянной парикмахерской. Создавалось впечатление, что покойного обкорнали посмертно: труп претензий не предъявит.

Достав вайфер, Тезей включил режим фотосъемки. Лицо крупным планом, с разных ракурсов, со вспышкой и без. Теперь тело. Гематомы в местах, куда бил Пирифой, отсутствовали. Зато имелись другие: плечо, бицепс, грудь под ключицей…

– Блин! – неистовствовал Пирифой. – Блин! Убью!

– Кого?

– Ну, хотя бы санитара…

Переключив вайфер в режим сканера, Тезей снял у трупа отпечатки пальцев.

– Проверь боксы, – велел он Пирифою. – Может, ошибка?

– Ошибка?!

– Ну, вдруг наш рядышком лежит…

Рядышком лежали три тела: костлявая старуха, бритоголовый, раздувшийся как пузырь толстяк, сплошь в лиловых пятнах, и девочка лет десяти, с уродливой опухолью под левым ухом. Остальные боксы пустовали.

– Теперь слушай меня, – начал было Тезей. – Мы тут незаконно. А значит…

– Часа хватит? – спела флейта за дверью.

Не сразу Тезей узнал голос санитара.

– Тебя на час хватит, сладкий? – второй голос был женский, грудной, с хрипотцой. – Целый час, а? Не сдохнешь?!

Смех. На два, нет, на три голоса.

– Это еще кто?! – яростно зашипел Пирифой.

– Откуда я знаю? Прячемся!

К счастью, Пирифой не стал пререкаться. Дверь уже открывалась, когда Тезей нырнул за двухтумбовый канцелярский стол, на котором лежал журнал регистрации, и втиснулся в нишу между тумбами. Пирифой же, не найдя иного укрытия, сорвал с себя серый гольф, который, как оказалось, носил на голое тело, растянулся на прозекторском столе, с головой накрылся простынёй – и замер труп трупом.