Новик, невольник, казак - Степан Кулик

– Но как это возможно? – я должен был сперва понять, почему беглянку и того, кто ей помог, не ищут. Иначе порядок в мыслях не навести. – У Серка проснулась совесть, и он отменил казнь?

И договорить не успел, как от крепкой затрещины едва не вылетел за борт. Спасло то, что другой рукой Василий держал меня за грудки.

– Ты поосторожнее со словами, щенок… – проворчал Полупуд. – Кошевой атаман не игумен. Ему такие решения принимать доводилось, после чего поле трупами как засевали. И ответ ему не перед нами, а лишь перед Создателем держать.

– Извини, Василий… Ты же знаешь, я не всегда понимаю, что говорю…

– Я знаю, другие – нет. Ляпнешь нечто подобное, когда меня рядом не будет, и придется саблей защищать свое право открывать рот. А клинком ты гораздо хуже, чем языком владеешь.

– Успеешь еще поучить сосунков уму-разуму, типун мне на язык, – неожиданно вмешался Семен. – Видишь, хлопцы в себя прийти не могут. Да вы не дрожите, присаживайтесь… Петро, скажи… Олесю… что он среди друзей. И бояться нас не надо.

«Он?! Типун же видел Олесю прикованной к пушке и историю ее знает, но говорит о девушке как о парне. Что же, блин, произошло в Сечи, пока мы в плавнях прятались?»

– Точно… Старею… – повинился Полупуд, принимаясь за кандалы девушки. То, что я собирался снимать то ли с помощью ножовки, то ли зубила, казак попросту сломал, как сухарь. Ну, не совсем попросту, поднатужился так, что вздулись все жилы, но тем не менее железо уступило. Хрупнуло и развалилось на две части.

– Вот и всё. Присаживайтесь… Нате, хлебните, – протянул флягу. – Горилка на вербовой коре и сотах настоянная. Сразу согреетесь, и лихоманка отпустит. Семен, сапожки дев… Олесю подай. Тебе ближе…

– Привык джур гонять, теперь и меня запрягаешь? – кормчий с ворчанием наклонился, достал из-под скамьи сверток и протянул девушке. – На, хлопчик, обуйся. Это твои. Ладные сапожки. Я набойки поправил. Послужат еще… Хорошо, Серко надоумил прихватить. На такую маленькую ножку трудно размер подобрать.

«Еще лучше. Кошевой передает беглянке обувь через своего тайного агента. Очуметь! Что за ерунда происходит? Я сплю? Может, попросить Олесю, чтоб ущипнула меня?»

Судя по выражению лица, девушка думала примерно то же самое.

– Ну все, хватит с нас дурней делать! – Глоток лекарства вывел меня из ступора и вместе с этим я ощутил прилив злости. – Либо рассказывай, что все это значит, либо мы…

Договаривать угрозу я не стал. Поскольку она прозвучала бы чересчур смешно. Типа, встанем и уйдем… Но этого и не понадобилось. Василий успокаивающим жестом положил нам с Олесей руки на плечи. Одновременно удерживая на месте.

– Ишь, горячий какой. Не суетись. Всё расскажу…

Полупуд неожиданно усмехнулся, а после щелкнул меня по носу. То ли в насмешку, то ли одобрительно.

– Молодец, Петро. Хвалю… А эти мне не верили. Но ты доказал, что я не зря тебя учил, да и сам ты тоже не промах. Молодец.

– Василий, Христом богом…

– Всё, всё… Перво-наперво запомните – кто бы и где нас ни встретил, больше нет никакой девицы. А только джура казака Типуна – Олесь. Казацкого прозвища по малолетству еще не заслуживший. Это понятно?

Нифига не понятно, но мы кивнули, даже не переглянувшись. Не хотели терять время, так интересно было, что Василий скажет дальше.

– Вот и хорошо. Теперь все по порядку.

И Полупуд рассказал такое, что ни в тын, ни в ворота. Потому что на Сечи произошли события, какие даже представить невозможно.

Это я только считал себя таким умным и расторопным. На самом деле ход моих мыслей опытные, умудренные жизнью казаки просчитали наперед так же верно, как если бы я сам посвятил их в свои замыслы.

Как только дверь избы кошевого закрылась за мною, первым заговорил Типун.

– Слышь, Василий, как бы твой парень глупостей не наделал. Молодой еще… Не принимает душа того, что девицу казнят.

– Не волнуйся. Я пригляжу за ним.

– Не надо…

Слова кошевого озадачили казаков. Но Серко тут же объяснил:

– У меня самого сердце кровью обливается. Она ж не по дурости бабской сюда полезла. Воинскую справу делала. По уму – награду за доставленное известие заслужила. А мы ее в мешок и на дно… Но приказать опустить – не могу, закон не велит. Просить кого-то освободить девку тайком – то же самое. Все равно закон нарушу. Хоть и никто о том знать не будет. А вот не мешать молодцу, который, по молодости лет и неопытности в таких делах, сам решится на доброе дело – другое дело. Это уже не наше хотение, а перст судьбы. То бишь – воля Господняя.

Теперь забеспокоился Полупуд.

– Петро, конечно, хлопец неглупый. Но опыта у него никакого. Поймают его дозорные, Иван. Позволь помочь?

– А вот это уже ваша забота. Я ничего не слышал и ничего не знаю, – решительно остановил казака кошевой. – Мало ли какие наказы новику для обучения дают. Подкрасться к часовому, например… Сделает – молодец. Попадется – будет битый. Сами думайте, не малые дети, чтобы всё за вас решать. И вообще, хватит об этом. Других забот нет, что ли?

О чем говорилось дальше, не нашего с Олесей ума дело, и Полупуд замолчал, оборвав рассказ на полуслове. Продолжил Типун:

– Решили мы, что Василий будет отвлекать казаков байками в корчме. Чтобы лишний народ по Сечи не шастал, а я – притаюсь неподалеку от пушек и буду за вами приглядывать. Ну и вмешаюсь, если попадетесь… Типун мне на язык. К слову, Петро, когда ты шаровары снимать стал, я чуть не лопнул от смеху. Но ничего… Молодец. Хорошо придумал… Ловко.

– Ты там был?

– А то… – пожал плечами Семен. – Учить тебя еще, хлопец, и учить… Но это ничего. Не святые горшки лепят. Все мы глупыми рождаемся. Главное, на всю жизнь таким не остаться. Не боись… Подучим. Было бы желание… Всё правильно делал. Я только один раз забеспокоился всерьез. Когда стража со стены вас окликнула. Подумал было, что всё – спалились. Типун мне на язык… Но ты так ловко всё обставил… Хвалю…

Похвала даже кошке приятна, но это никак не объясняло, почему не выслали погоню. Когда побег раскрылся. Этот вопрос я и задал.

– Так не было никакого побега, – засмеялся Типун. – Проводив вас, я вернулся к стражнику, развязал его и объяснил, что говорить, если не хочет быть битым. За такой проступок ему не меньше двадцати батогов полагается. Но это ладно… Куда страшнее позор. Кто возьмет в поход казака, проворонившего закованную в кандалы девку? От подобного позора вовек не отмыться.

Это да… Это я тоже понимал.

– В общем, рассказ Карпа на следующее утро был очень убедительный, – снова заговорил Полупуд. – Ведьма каким-то образом смогла упросить его разрешить помыться перед смертью. И так слезно просила, что казак не устоял. Тем более что запрета на купание не было. Если девке можно до ветра ходить, то почему нельзя помыться? Он отомкнул цепь и пошел с девицей к реке. Это видели стражники и могли подтвердить. А вот потом случилось то, о чем Карпо вспоминал не очень охотно. Потому что с трудом помнил… Девка в одежде лезть в воду не захотела. Оно и понятно. Еще и полночь не случилась, а сидеть до утра в мокром кому охота? Стала раздеваться… и вместе с одеждой сняла кандалы… Видимо, в Сечи, возле церкви ее колдовская сила не могла с железом справиться, а поодаль сдюжила. Стражник бросился вязать ведьму, но не тут-то было. Одолела она казака и всю ночь скакала на нем по степи и по небу, как на коне. Только под утро изловчился Карпо да сбросил бесовку с себя. К счастью, в это время они аккурат возле Сечи оказались. Побоялся казак, что ведьма снова в силу придет и, не дожидаясь рассвета, исполнил приговор – казнил вражью бабу. Утопил… А сам едва живой обратно вернулся.