Грехи и молитвы - Ира Малинник

Мужчина направился к нему, но каждый шаг давался с трудом, словно он пробирался сквозь вязкую кашу. Он ожидал увидеть у костра Томаса, или, на худой конец, Астарота, но там никого не было. И вдруг, откуда-то со стороны, он уловил движение.

К костру медленно подходил высокий седой человек с грустными светлыми глазами. Увидев Дарио, он тепло кивнул ему, точно старому приятелю. А подойдя чуть ближе, мужчина положил руку на плечо Дарио и тихо сказал:

— Сейчас моя очередь. Благослови тебя Господь за твою доброту.

Дарио завороженно смотрел, как мужчина не спеша подходит к костру и садится перед ним на колени — точно так же, как сидел сам Дарио. А затем, мужчина неожиданно громко крикнул:

— Томас! Томми, мальчик мой! Тебя зовет твой отец!

* * *

Томас продолжал тонуть в черной воде и был готов почти полностью раствориться в ней, когда услышал новый голос.

Этот голос не был похож на предыдущий шепот, и Томасу он был незнаком. Голос смутно напоминал ему о чем-то, что он забыл — о чем-то дорогом и важном. Впервые Томас ощутил, какая вокруг него ледяная вода.

— Томас! Сынок!

«Сынок? Мой отец давно погиб, а я никогда не знал его», в голове юноши лениво ворочались мысли, толкаясь друг о друга и не давая самим себе оформиться в более четкий образ. «Кто может звать меня?»

— Томми, это твой отец! Я знаю, ты слышишь меня!

«Я слышу тебя», неожиданно подумал Томас, пытаясь чуть приподняться. Темная вода мягко надавила ему на грудь, убеждая оставаться внизу, но впервые за все время, он ощутил страх от этого прикосновения.

— Томас, ты не виноват в случившемся! Ты не виноват в моей смерти, — голос проникал сквозь толщу воды, уверенно пробивая ее черноту.

«Но ты погиб из-за меня», хотел ответить Томас, но мышцы лица не слушались. Едва он приоткрыл рот, в него тут же попала вода, и он закашлялся. Как он дышал раньше? Почему еще не утонул?

— Томас, я так тобой горжусь. И мама тобой гордится. Мы любим тебя.

«Мама?» — Томас встрепенулся. — «Мама тоже там?»

Теперь юноша дернулся, внезапно ощутив, как сильно на него давит окружившая его вода. Что-то настойчиво толкнуло его в грудь, словно веля оставаться на месте. «Мама не может быть там», сказала вода со всех сторон, «ты ведь убил ее».

— Томас, не ты виноват в нашей гибели. Я горжусь тобой и всегда гордился. Я никогда не жалел о том, что сделал. Пожалуйста, вернись ко мне. Вернись к нам.

«Папа!», Томас хотел позвать его, но вода попала в рот, заполнила собой легкие и начала жечь его изнутри ледяным огнем. «Папа, помоги мне!»

Юноша заплакал, но он не чувствовал слез, потому что их мгновенно слизывала окружившая его тьма. Он барахтался в ней, пытаясь подняться на поверхность, но ему казалось, что он не сдвинулся ни на миллиметр — наверху все так же расстилалась беспросветная, бесконечная темнота…

Пока чья-то рука не схватила его за ворот рубашки и не вытянула наверх, к маленькому костру.

* * *

Все время, пока Уильям Эккер сидел у костра, Дарио стоял в стороне, наблюдая за ним. Он видел, как Уильям кричит и зовет сына, а потом, словно из ниоткуда, по ту сторону костра появился Томас. Дарио видел его блестящее от слез лицо и видел, с какой нежностью и теплотой Уильям разговаривает с ним. Дарио видел все это, но до него не долетало ни слова — хотя мужчина слышал и треск костра, и шелест деревьев, которые их окружали.

А спустя время, Уильям поднялся с колен, в последний раз улыбнулся сыну и, не оглядываясь, пошел прочь от костра, к Дарио. Подойдя к нему, Уильям Эккер кивнул и тихо сказал:

— Спасибо. Он ждет тебя.

И, едва Дарио сделал шаг к костру, сокрушительная сила схватила его и закружила в беспощадном водовороте. Мужчине казалось, что он стремительно падает вниз и одновременно вверх, и он совершенно потерял чувство ориентации — но костер, как ни странно, становился все ближе и ближе, постепенно заполняя своим светом все пространство вокруг. И когда огонь стал нестерпимо ярким, Дарио тряхнуло последний раз, а затем, мир вокруг замер.

Голова нестерпимо кружилась, а глаза резало от яркого света. Моргнув пару раз, Дарио обнаружил себя сидящим у костра, на том самом месте, где он видел Уильяма Эккера. Вокруг шумел ночной лес, от земли тянуло прохладой, а где-то неподалеку тихо фыркали пасущиеся лошади. Тряхнув головой, Дарио перевел взгляд перед собой.

Сидящий напротив Томас широко улыбнулся ему:

— Я скучал, друг мой.

Глава 17. Сад и его смотритель

Карл Марино был в гневе. Охватившее его чувство было настолько сильным, что рука, выводящая письмо во Флоренцию, дрожала, от чего почерк мужчины казался прыгающим и рваным. Но Карлу было все равно. Главным для него было донести до епископа вести о настоящем положении дел в стране и запросить помощь.

«…Доношу до вашего сведения, что эти бедные люди страдают и не видят света среди непроглядной тьмы. Потому склоняю голову и молю: пошлите в деревни клириков на помощь всем, кому она так нужна. Ареццо — не единственный город, где царит зло. Мы слишком долго провели взаперти, не имея представления о настоящем положении дел. И мое сердце разрывается от того, что я увидел. Даже когда мы вырежем червоточину, коей является Ареццо, яблоко уже прогнило насквозь. Мы обязаны спасти наш сад — нашу паству».

Запечатав письмо, Карл передал его деревенскому старосте и велел тотчас отправить письмо в Ватикан. Староста, уважительно глянув на рясу Карла, лишь молча поклонился и отправился исполнять поручение, оставив Карла одного у конюшни, в которой мирно похрапывала пара лошадей.

Карл прибыл в эту деревню на рассвете. Он не спал всю ночь — после всего увиденного в часовне, он не сумел сомкнуть глаз. Потому Карл гнал лошадь всю ночь, словно стремясь убежать от воспоминаний, но всю дорогу он словно чувствовал на себе взгляд мертвых глаз маленького Марко. А изредка, до него долетал еле слышный шепот, зовущий Карла по имени — и он не мог сказать, принадлежал ли этот голос сестре Марко или собственному брату Паоло.

Прибыв в деревню, Карл первым делом попросил перо и бумагу, чтобы отослать письмо в Ватикан. А после того, как с этим было покончено, священник отправился в дом старосты,