Золотой жёлудь. Асгарэль. Рассказы - Ольга Владимировна Батлер
Шрифт:
Интервал:
Ася выдумала Дерево, которое то лежало под землей, то поднималось во весь рост к облакам. И Лида одно время так увлеклась игрой, что стала видеть странные, с запахом сухих трав и листьев, сны. Они начинались в одном и том же подземелье, откуда вели ходы к разным дверям. Двери открывались то на вокзале, то на вершине Дерева, то в магазине, то под Новодевичьим монастырем. Но рассказывать этой девушке про свои детские сны необязательно.
– Последний раз мы виделись на Новый 1947-й год. Отмечали всей честной компанией. Ставили пластинки. Ася танцевала аргентинское танго.
– С кем?
– С одним… нашим… одноклассником, – не сразу отвечает Лидия Николаевна. – Он вернулся с фронта раненым, хромал, но у них так хорошо получалось.
Да уж, им в тот момент ничто не могло помешать… Прошедшие десятилетия снова прессуются для неё в одну плоскую секунду, и она в который раз ловит себя на оскорблённом чувстве. Эту обиду она так и не смогла простить.
Вспомнив знакомую картинку: патефон на подоконнике распахнутого окна, отставленную в угол инвалидную палочку и два тянущихся друг к другу профиля, один резкий, с зачёсанными назад волосами, другой русалочий, нежный, – старуха привычно ждет, что знакомая боль слабо сожмет её сердце. Лидия Николаевна косится на Машу: заметила ли?
– Асю вскоре после этого и сослали, – скорбно поджимает она губы.
– Жалко, конечно… Она очень жадная до жизни была. Мечтала стать писательницей, актрисой, режиссёром – всем одновременно.
– У вас снимков её не сохранилось?
– Валяются где-то на антресолях. Я внука попрошу поискать, – обещает Лидия Николаевна, ещё не до конца уверенная, надо ли ей снова встречаться с этой девушкой. – Значит, вы бабушку свою никогда и не видели? Я вам расскажу, что Ася очень красивой была. Сегодня могла бы пойти в модели.
Если б захотела… Но Лидия Николаевна не рассказывает Маше, что по тогдашним обывательским меркам её бабушка была, как бы сказать… не очень. Асю дылдой обзывали.
Едва «питерская» появилась в их классе, всё в её внешности – длинные конечности, не по-московски прозрачные глаза, светлые волосы, которые она зачем-то мыла каждый второй день, хотя все нормальные люди мылись раз в неделю, почти мужская неряшливость в одежде – всё сообщило одноклассникам, что перед ними чужая.
Когда вдруг стал очевидным Асин талант к литературе, одна девочка, напрягая свой узкий лоб с единственной морщинкой, раскритиковала сочинения Грошуниной за то, что та слишком умничает. И заодно обсмеяла Асину необузданную манеру танцевать. «Жалко мне тебя, – получила она в ответ. – Твой дух приземлён и убог, и жизнь твоя будет такой же».
Потом Мальков получил отпор. В тот день Асин сосед по парте плевал в неё комочками мокрой бумаги. Они застревали у Аси в волосах или, срикошетив от лица, падали на пол. Один шарик угодил ей в глаз, и тут словно кто-то вселился в новенькую – она развернулась, бешено замолотила своими длинными руками по физиономии соседа. Мальков растерялся, почти заплакал, потом тоже размахнулся… и замер с испуганным лицом. Это Вова перехватил его руку. С тех пор Грошунину не обижали.
Лидия Николаевна как сейчас видит: вот они вдвоем с Асей идут из певческого кружка – знакомой улочкой, мимо домиков с деревянными надстройками, где потемневшие наружные лестницы заходят на вторые этажи, заканчиваясь там маленькими тамбурами. Деревья выше домов, во внутренних двориках сохнет бельё, перед частными сараями вросла в землю давно брошенная телега.
Девочки с любопытством заглядывают в подслеповатые окна этих ветхих человечьих гнезд, подсматривая чужую жизнь. Ася небрежно шагает через лужи. А Лида, подлаживаясь под широкий шаг подруги, старается не попадать в грязь своими единственными, чинеными-перечиненными туфлями. У неё из головы не выходит песня про картошку, которую только что репетировали в кружке. Её насмешил незнакомый куплет, который неожиданно для всех исполнила Ася.
Поулыбавшись и тихо промурлыкав «здравствуй, милая картошка», Лида сообщает подруге:
– Я с Вовкой Римаковым в трамвае вчера ехала. Он заметил меня – покраснел, как рак варёный…
В том же трамвае она видела соседку Грошуниных по коммунальной квартире, Домну. Приняв деньги от пассажиров, Домна уселась на своё высокое сиденье кондуктора, лицом к вагону, и зевнула широко, как бегемотиха. И, когда вслед за ней культурные дамы в шляпах тоже начали растягивать свои накрашенные губки в безобразной зевоте, Домна злорадно ухмыльнулась.
– Ась, я в пионерский лагерь не поеду. Мы в июне в деревню собираемся, – Лида перескакивает не только через лужи – с новости на новость.
Но подруга её не слышит. Она опять сочиняет сказку.
– Вчера я была ТАМ… – наконец таинственно говорит Ася.
– На чердаке?
– Угу. Меня сразу в ствол затянуло.
И Ася рассказывает, как, путешествуя по веткам волшебного Дерева, попала в другую Москву.
Истории её невероятны. В этой другой Москве она то становится великаншей – марширует на первомайской демонстрации и сажает вождей к себе на колени, то в жаркий день летает над улицей, поливая прохожих холодной водой из чайника, то встречает московских призраков, то присутствует в суде, где дворовый кот, в шляпе и галстуке, обвиняет шпица Кнопа в хулиганстве.
Лида слушает с открытым ртом.
– И королеву Макушку ты видела?
– А как же! Она спросила – опять ты, Айша, явилась с пустыми руками? Ты обещала, что в следующий раз вы с Лижбэ принесете мне золотой жёлудь.
– Зачем ей этот жёлудь?
Ася отвечает не сразу, но голова её работает быстро.
– Чтобы вырастить новый волшебный дуб. Всё там будет лучше прежнего – и люди, и звери. Старое дерево в негодность приходит, скоро оно развалится, злой дух будет рад… Хочешь, секрет скажу? – глаза её блестят ещё сильнее. – Жёлудь уже у меня, – и она хлопает себя по карману вязаной кофты.
– Покажи! – тянется к её карману Лида.
Ася отпрыгивает и со смехом несётся по переулку, уворачиваясь от подруги. Потом обе, отдышавшись, по очереди держат в ладонях золотой жёлудь. Он похож на простую медную пуговицу, но так может подумать только непосвящённый.
– А злого духа… ты видела? – спрашивает Лида.
– А как же! Он за мной по чердаку гонялся. Голова у него – вот такая, – Ася растопырила ладони на приличном расстоянии от своих ушей. – На Домну похож.
Домну Коляскину боятся даже её родные. Пекарь Михеич для своей прожорливой жены ворует с работы масло, муку и сахар, пронося их в широких штанах. Её боятся и племянник Митенька с Украины, и
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!