Отсутствие Анны - Яна Летт

Я подумала: что будет, если она решит завести еще одного?

В общем-то, мне не жалко. Кажется, эта идея не вызывает у меня никаких чувств, хотя в тот момент почему-то хотелось закричать: у тебя тоже есть ребенок. Как насчет того, чтобы зайти в его комнату и повосторгаться им? Не думала, что она все еще может сильно меня задеть. И чем?

Летом много лет назад она, я и отец поехали на море – это был единственный раз, когда мы отправились куда-то втроем. Было очень тепло, и мы смотрели на звезды. Отель с открытой крышей – я лежала между ними и чувствовала себя до странного целой, хотя и знала, что они

Лежу на кровати, мысли скачут, и вся комната крутится, сильно тошнит. Возможно, стоило бы вызвать врача – по-настоящему.

Представляю себе, что приняла очень много таблеток и жду, что будет, – и мне до того плохо, что в какой-то момент я по-настоящему испугалась, потому что забыла, что все это только фантазия. Мне ничего не грозит, не так я глупа и не так слаба, чтобы

6 октября

Сегодня случилось кое-что ужасное. Ужасное. УЖАСНОЕ.

Я увидела голубя, когда возвращалась домой. Сначала я даже не поняла, что это. Он выкатился мне под ноги, как перекати-поле или что-то вроде того. Он уже не был похож на птицу – сломанный, шаткий – комок тельца, который с трудом полз вперед на крыльях. Больше он не полетит – это сразу было понятно. Теперь все, на что они были годны эти крылья, – служить костылями всему остальному. Лап не было видно. Сейчас я думаю – это хорошо. Я не хотела бы видеть и запоминать, во что превратился низ его туловища. Голубь был похож на кривое грязное колесо – не круглое, угловатое.

Голубь был похож на чудовище из ночного кошмара.

И он смотрел, смотрел, смотрел прямо на меня, как будто умолял о помощи. Его голова была свернута набок. Я подумала, что он, наверное, ничего не чувствует. Было похоже, что что-то случилось с его позвоночником – а ведь тогда ничего не чувствуют. Или нет? Он еще какое-то время смотрел на меня, а потом пополз дальше, опирался на свои крылья-костыли.

Он полз к дороге – к ревущей, огненной, быстрой смерти.

Я пошла к дому. И я думала: что я могу сделать? Наверное, можно было бы отвезти голубя к ветеринару. Может, кто-то бы так и сделал. Взял бы голыми руками этого сломанного, смятого голубя, а потом убедил бы таксиста отвезти их бесплатно – ну да, их, меня и голубя… А потом что? У меня и денег-то почти нет. А в ветеринарке наверняка нужно платить. Кто будет лечить бесплатно голубя? Кому это нужно?

Можно было поступить иначе.

Я сидела на скамейке у дома и думала: убивала ли я прежде? Убивала ли я прежде теплокровное существо?

И я поняла, что никогда никого не убивала. Никогда не знала, каково это. Я тогда вспомнила, как голубь целеустремленно ковылял на своих костылях к дороге. Хотел умереть? А кто-то другой на его месте… Кто не хотел бы?

Может быть, если бы голубь умел говорить и думать, он бы сказал, что любая жизнь – даже такая, переломанная, грязная, страшная, это лучше, чем ничего. Может быть, он бы не хотел ничего, кроме времени. Может быть, ветеринарка дала бы ему это время.

Все это на самом деле было не важно – я же знала, что не поймаю голубя. Не отвезу его в ветеринарку. И он не останется жив, потому что его голова свернута набок, а тело сплющено, и, должно быть, все внутри сплющено тоже…

Голубь смотрел на меня. Я все еще чувствовала его взгляд – из-за скамейки, из-под кустов, из темноты. Даже откуда-то изнутри на меня смотрел этот голубь, и в его взгляде была мольба.

Он смотрит на меня даже сейчас.

И вот тогда я подумала, что могу его убить. Это не должно было оказаться очень уж сложно. Я читала, что птичьи кости очень хрупкие. Это логично, потому что им нужны тонкие косточки, очень тонкие, иначе они не смогут подняться в небо… Но этот голубь в любом случае не смог бы подняться в небо… Больше никогда, никогда.

Я сидела и думала о том, как свернуть голубю шею. В книгах и фильмах с птицами делают именно это – но как? Двумя руками, как будто делая „крапивку“? Или, может быть, нужно дернуть голову в одну сторону, а тело – в другую, как будто отрывая голову?.. Я представила, как голубь хрустит, как больной сустав. Я надеялась, что мимо пройдет мама: может, она позже вернется с работы и спросит меня, почему я сижу у скамейки, и скажет – пойдем домой, и я подумала, что тогда мне не придется ничего ничего ничего…

Голуби переносят заразу – это все знают. И я подумала, что если я заболею? Есть способы убить голубя, не прикасаясь к нему руками. Я решила ударить по нему тяжелым предметом – прямо по голове, изо всех сил, чтобы он больше ничего не чувствовал. Он даже не поймет, что его ударили, просто его мир погрузится в темноту, а все, что он сейчас чувствует, разом уйдет – как будто схлынет с берега волна. Как будто погаснут последние лампочки в театре.

Голуби не бывают в театре. Разве только это театр под открытым небом. Но и тогда метафора голубиной смерти должна бы быть иной. Я так никак и не могу придумать, на что это могло бы быть похоже.

Что вообще чувствует голубь? Я понятия не имею. Но сегодня я поняла одно наверняка: он чувствует боль. Это то, что объединяет всех на этом свете, – мы все ее чувствуем. Очень хорошо, во всех подробностях.

Боль и страх – общая энергия для всех, кто движется в этом мире.

Честно говоря, я надеялась, что голубь дополз до дороги и его размазало по асфальту. Или его растоптали – пока сидела, я слышала крики большой компании. Компания наверняка не заметила бы голубя. Запросто могла бы наступить на него – и этого бы он уже точно не вынес.

Но в душе я знала – ничего не случилось. Голубь шарахнулся от шумной компании, шмыгнул в тень – и сейчас сидит там, прижавшись к стене дома, и мелко дрожит.

Я вспомнила, что площадку перед подъездом перекопали еще вчера и у бывшей клумбы лежит неубранной целая куча черных кусков асфальта.

Я подняла кусок асфальта – грязный, руки тут же почернели.

Я шла быстро и от всей души надеялась, что там никого никого никого уже нет…

Голубь был на месте. Он сидел на газоне, подвернув оба крыла. Его тусклый оранжевый глаз был устремлен куда-то в ночное небо. Он тяжело дышал через приоткрытый клюв. Из-за того, что голова голубя была свернута набок и он прижимался к траве, казалось, что он прислушивается к звукам, доносящимся откуда-то из-под земли. Может, так оно и было.

Он никак не среагировал на меня. Даже когда я встала совсем близко к нему, он продолжал так же хрипло дышать. Так же мерно вздымался его сплюснутый бок. Так же неотрывно смотрел вверх глаз.

Я представила, как бью голубя обломком асфальта. Как случайный прохожий видит меня заляпанной брызгами крови, со зверским выражением лица.

Я хотела ударить голубя по голове сразу, правда хотела, но мне стало страшно. Я просто стояла и ничего не делала, и каждый миг он продолжал быть живым существом с вывернутой головой.