К последнему рубежу или наследница брошенных земель - Вера Наумова

— Дед, а ты не хочешь вернуть леди Орнию? — вдруг спросила она. — Мне кажется, она не будет против, если ты сделаешь первый шаг.

— И какой? — вырвалось у меня от неожиданности вопроса.

— Ну, поцелуй её, обними, — начала давать советы девушка. — Ну как еще мирятся супруги!

— Келли, мы и не ссорились, — улыбаясь, ответил я, посмеиваясь над её наивностью. Или правотой? Устами младенца говорит истина?

— Я ей тоже посоветовала сделать первый шаг, — продолжила Келли.

— Это когда же ты успела?

— А когда мы разговаривали с ней наедине. Она очень одинока и несчастна. Это же видно сразу.

— Я подумаю, — расплывчато ответил ей.

— А что думать? Иди и делай первый шаг, — и это мудрая женщина с лицом молоденькой девушки подтолкнула меня к двери.

В коридоре я остановился напротив дверей Орнии. Это легко произнести «первый шаг», но тяжело его сделать. И что я скажу, если постучу в эти двери, и мне откроют? Бред! Да и у меня нет никаких слов. Еще немного постояв, я уже собрался уходить, ругая себя последними словами за нерешительность и идиотизм ситуации, когда дверь скрипнула, резанув звуком по душе. Орния выглянула, но не удивилась, словно я и должен был стоять у её комнаты. Она молча открыла дверь шире и отступила вглубь проема, приглашая войти. Ноги сами сделали этот самый шаг, и вот я стою напротив женщины, и во мне просыпаются былые чувства, которые я испытывал всегда, когда был рядом с ней. Желание и нежность.

Через несколько мгновений мы самозабвенно целовались, как будто снова были молоды и только-только признались друг другу в любви. Её нежные руки обвили мою шею, а я прижимал к себе Орнию, понимая, что уже не смогу остановиться и отпустить её.

— Завтра же мы идем в храм и возобновляем наши брачные узы, — сказал я, когда моё дыхание выровнялось после бурного супружеского единения, а сердце перестало гулко стучать. — Я сглупил, когда дал согласие на развод и отпустил тебя.

— Все идет так, как угодно богам, — тихо ответила, теперь уже точно, жена. — Еще неизвестно, как бы мы жили, если бы я оставалась с тобой. Тогда я была зла на всех, даже на тебя, за то, что пропал мой сын, хотя и понимала, что вины твоей в этом нет. Но как смириться с потерей? Моя душа не желала этого принимать, бунтовала. Тогда мне не нужно было твое сочувствие, оно раздражало. Только помогая другим, я находила покой, поэтому и решилась на такой шаг, как развод. Но если бы ты знал, как я жалела потом. Прошло время, душа смирилась, и оказалось, что я совсем одна. И теперь мне страшно подумать, что не найдись внучка, мы так и продолжали бы существовать в разлуке.

— Ты права, моя радость, — ответил я на откровения Орнии, притягивая её к себе сильнее, от чего она даже пискнула. И это было так естественно и привычно, словно возродившимися чувствами смыло все годы одиночества.

Нейтас Лиаден, первокурсник, он же Эманейтас Секнол — младший наследник

Чем дольше я находился в академии, тем больше мне здесь нравилось. Каждый день приносил столько новых впечатлений, так не похожих на мою жизнь во дворце. Сдружился с некоторыми ребятами, а наша четверка, сложившаяся в первый учебный день, так и оставалась неразлучной не только во время лекций и практик, но и после занятий. Так получилось, что мы стали вхожи в дом декана Танатоса, пользуясь его обширной библиотекой.

Присматривался я и к студенточкам. Надо сказать, что встречались среди них и заучки, как Келлиана, для которой на первом месте стояли оценки за рефераты, но были и охотницы, так хорошо знакомые мне по дворцовым повадкам. Тем получение знаний было только предлогом в поисках выгодной партии для замужества. Их первым делом выделял взгляд — оценивающий, взвешивающий тебя на предмет количества денег в твоем кошельке и родословной. И если ты признавался годным, то взгляд тут же менялся на заискивающе-призывный, говорящий «Я вся твоя, только женись». Таких я тут же старался вежливо обойти стороной, не давая поводов развить мысли обо мне, как о потенциальном муже. Это не дворец, где папа топнет ногой и заявит, что сам найдет мне жену. Здесь я под личиной и инкогнито, а раскрываться желания нет, иначе будет то же, что и во дворце.

Кстати, о Келлиане. Мои первые впечатления о ней, как о пассии декана, признавшего её приемной дочерью, несколько развеялись, когда я стал бывать в их доме. Поведение этих двоих ни как не походило на влюбленность. Да, некоторая сердечность и заботливость со стороны лорда Танатоса просматривалась, но со стороны Келли это было почтение, не более. Ни каких тайных взглядов, нечаянных прикосновений — ничего! Но ведь они могут притворяться! Но тут же признавал, что Келли, с её наивностью и робостью, не тянет на хорошую актрису.

Эта девушка мне была интересна. И не только потому, что за внешним старанием показаться невзрачной и незаметной, она была красива. Да и волосы! Надо признать, что я не сразу понял, что это волосы инициированного некроманта. Келли переплетала их цветной атласной лентой, от чего волосы приобретали её оттенок. Поэтому поначалу казалось, что они то отдают голубым, то розовым.

А еще Келли выдал взгляд. Однажды им она отреагировала на непристойную выходку одного из студентов. В этом взгляде было снисхождение человека, много видевшего и пережившего. Её глаза говорили: «Ты глуп, ты ничего не знаешь об этой жизни, но я прощаю тебя». Такой взгляд мне был знаком, так на меня смотрел отец, когда отчитывал за очередной проступок.

А потом был бал середины зимы, где я встретил Келлиану, представленную ко двору. Пусть и приемную дочь, но король признал её, как законную наследницу рода Танатос. Это стало еще одним аргументом усомниться в своих выводах о ней и декане, как любовниках. Вряд ли лорд признал бы свою постельную утешительницу наследницей.

Я впервые, словно вновь, увидел Келли. Девушка была прекрасна. От диадемы, что сверкала в её платиновых волосах, зеленых глаз, тонкой фигурки в изящном платье, до туфелек на стройных ножках, лодыжки которых открывались при каждом повороте в танце. Засмотрелся и не заметил, как подошел отец и понял, на кого я смотрю.

— Хороша, — произнес король, кивнув на танцующую Келлиану. — Мне сказали, что ты сдружился с ней.

— Не только с ней, — ворчливо ответил, так как несколько стушевался. — Я со многими дружу в академии.

— Вот и дружи, — назидательно сказал отец, сделав ударение на слове «дружи», и отошел.

Вот, ведь папа! Дал разрешение только дружить, а на остальное ни-ни, не раскатывай губы. И что это за забота такая о приемной дочке декана академии, хоть и лорда!? И более знатные не отказывали во внимании, и король ничего не говорил и не предупреждал, да еще таким назидательным тоном. Хотя, отец и лорд Танатос давно дружат, некромант незаменим в советах, которые не раз спасали королевство. Папа не хочет потерять это из-за моих «хотелок». Да, надо сдержать себя, а то король сгоряча женит на какой-нибудь полезной для страны выдре. Меня аж передернуло от подобной мысли. Но ведь потанцевать и пофлиртовать никто не запрещал?!