Илиада - Гомер

С ней поднялася Ирида и, вожжи руками забравши,

Коней стегнула бичом. Полетели послушные кони.

Быстро достигли жилища богов на Олимпе высоком.

Там удержала коней ветроногая вестница Зевса,

Их отпрягла от ярма и амвросии бросила в пищу.

Пала Киприда, сойдя с колесницы, в колени Дионы,

Матери милой. В объятья Диона ее заключила,

Нежно ласкала рукой, называла и так говорила:

«Кто так неправо с тобой поступил из потомков Урана,

Дочь моя, словно бы зло ты какое открыто свершила?»

И отвечала улыбколюбивая ей Афродита:

«Ранил меня Диомед, предводитель надменный аргосцев, —

Ранил за то, что унесть я хотела из боя Энея,

Милого сына, который всех больше мне дорог на свете.

Нынче уже не троян и ахейцев свирепствует битва,

Нынче уже и с богами бессмертными бьются данайцы!»

Ей отвечала на это Диона, в богинях богиня:

«Милая дочь, потерпи и сдержись, как ни горестно сердцу!

Многим из нас, на Олимпе живущим, терпеть приходилось

От земнородных людей из-за распрей взаимных друг с другом.

Много Apec претерпел, как его Алоеевы дети

От с Эфиальтом[36]могучим сковали крепчайшею сетью.

Скован, томился тринадцать он месяцев в бочке медяной.

Верно бы так и погиб там Apec, ненасытный войною,

Если бы мачеха их, Ерибея прекрасная, тайно

Не известила Гермеса. Гермес из темницы похитил

Уж изнемогшего в тяжких цепях, ослабевшего бога.

Много терпела и Гера в то время, как сын многомощный

Амфитриона[37]стрелою трезубою в правую грудь ей

Метко попал. Несказанной терзалася болью богиня.

Даже Аид потерпел, меж богами ужасный, от раны,

Острой стрелой нанесенной все тем же Зевесовым сыном

Возле ворот средь умерших, и тяжкие муки изведал.

К зевсову дому отправился он на вершины Олимпа,

Сердцем печалясь, от боли страдая. В плече его мощном

Крепко сидела стрела роковая и мучила сердце.

Боль утоляющим средством осыпавши рану, Пэеон

Скоро его исцелил, не для смертной рожденного жизни.

Дерзкий, неистовый! Он, не страшась, совершал злодеянья,

Луком богам досаждал, на Олимпе великом живущим.

Этого ж против тебя подстрекнула Паллада-Афина.

Глупый! Сердцем не знает того Диомед дерзновенный,

Что краткожизненны люди, с богами посмевшие биться.

Не назовут его папой, не сядут к нему на колени

Дети, когда он с войны возвратится из битвы ужасной.

Пусть же подумает нынче Тидид, хоть и очень могуч он,

Как бы с ним кто-нибудь в бой не вступил, кто тебя посильнее,

Как бы Адрастова дочь, многоумная Эгиалея

Не разбудила домашних когда-нибудь воплем полночным

В скорби о муже законном, храбрейшем герое ахейском, —

Твердая духом жена Диомеда, смирителя коней».

Так говорила и влагу бессмертную вытерла с кисти.

Тяжкая боль унялась, и мгновенно рука исцелилась,

Все это видели Гера богиня с Палладой-Афиной.

Речью насмешливой стали они подстрекать Эгиоха.

Первою речь начала совоокая дева Афина:

«Зевс, мой отец, не рассердишься ты на слова, что скажу я?

Верно, какую-нибудь из ахеянок снова Киприда

Переманила к троянцам, ужасно ей милыми ставшим.

Не оцарапала ль, эту ахеянку нежно лаская,

Слабую руку свою золотою булавкой богиня?»

Так говорила. Отец и людей, и богов улыбнулся

И, подозвав золотую к себе Афродиту, сказал ей:

«Дочь моя, дело совсем не твое заниматься войною.

Лучше устраивай браки, — приятное самое дело!

Этими ж всеми делами займутся Apec и Афина».

Так меж собою вели разговоры бессмертные боги.

Громкоголосый Тидид между тем порывался к Энею,

Зная, что сам Аполлон свою руку над ним простирает.

Он не страшился и бога великого. Рвался душою

Смерти Энея предать и доспех его славный похитить.

Трижды бросался Тидид, умертвить порываясь Энея,

Трижды в блистающий щит ударял Аполлон Диомеда.

Но лишь в четвертый он раз устремился, похожий на бога,

Голосом страшным ему загремел Аполлон дальновержец:

«В разум приди, отступи и не думай равняться с богами,

Сын Тидеев! Подобными ввек не окажутся племя

Вечных богов и племя людей, по земле ходящих».

Так он сказал. И назад подался Диомед ненамного,

Гнева желая избегнуть далеко разящего Феба.

Феб-Аполлон же Энея, из яростной вынесши схватки,

В храме прекрасном своем положил, в Пергаме священном.

Сыну Анхиза в великом святилище том возвратили

Мощь и пригожесть Лето с Артемидою стрелолюбивой.

Создал обманчивый призрак меж тем Аполлон сребролукий,

Схожий с Энеем самим, совершенно в таких же доспехах.

Около призрака сшиблись фаланги троян и ахейцев.

И разбивали друг другу ударами кожи воловьи

Круглых тяжелых щитов и легких щитов окрыленных.

Феб-Аполлон обратился к Аресу, свирепому богу:

«Слушай, Apec, о Apec людобоец, твердынь сокрушитель,

Кровью залитый! Не сгонишь ли с поля ты этого мужа,

Сына Тидея, который готов и с Зевесом сразиться?

Прежде богине Киприде он руку поранил у кисти,

После и против меня устремился, похожий на бога».

Так произнесши, воссел Аполлон на высотах Пергама.

Грозный Apec же фаланги троян возбудить устремился,

Образ приняв Акаманта, вождя удалого фракийцев.

Крикнул он детям владыки Приама, питомцам Зевеса:

«Дети владыки Приама, вскормленные Зевсом великим!

Долго ль народ избивать вы позволите гордым ахейцам?

Может быть, ждете, чтоб к самым воротам они подступили?

Воин повержен, у нас почитавшийся так же, как Гектор, —

Великосердным Анхизом рожденный Эней знаменитый!

В бой же, вперед! И спасем благородного друга из свалки!»

Так говоря, возбуждал он и силу, и мужество в каждом.

К Гектору тут Сарпедон обратился с обидною речью:

«Гектор, куда у тебя подевалась бывалая храбрость?

Ты говорил, что один, без народов, без ратей союзных