Сказаниада - Петр Ингвин

Георгий махнул головой назад, на лодку:

— Плыву к богам. Мне сказали, что они подскажут.

— Хорошо заплати, и не только подскажут, но и покажут, а то и на блюдечке поднесут, — хмыкнул Бермята.

Котеня что-то вспомнил и указал на дорогу, где неуверенно гарцевал раненый всадник — очень молодой, под стать самому витязю, и совершенно неумелый. Лошадь под ним стремилась встать на дыбы и сбросить седока, юноша едва удерживал ее.

— У меня, между прочим, новый оруженосец. Конечно, не чета Егорию Храброму, но старается.

Бермята не мог не похвастался перед спутником победой над известным героем, и Котеня не преминул продемонстрировать, что тоже не лыком шит.

— Ну, мы поехали, время поджимает. — Бермята развернул коня к дороге. — Встретишься с богами — при случае замолви словечко и за нас, тебе они должны благоволить.

Больше никто с дороги не сворачивал. Ремонт шел своим ходом и быстро двигался к завершению.

Настал день отплытия. Георгий прокопал траншею и разрушил связывавшую ее с морем перемычку. В очередной прилив лодка мягко приподнялась и, направляемая с двух сторон, вышла на открытую воду. Яга Мирамиславовна слезно попрощалась с дочерью, затем обняла и поцеловала нагнувшегося к ней Георгия в лоб.

— Береги ее.

— Как самого себя, — заверил он.

Вскоре махавшая платком фигурка скрылась из глаз.

Обращаться с парусом учились на ходу. Теорию Георгий примерно узнал еще на берегу, а опыт пришлось обретать в полевых условиях. Точнее, в самых что ни на есть морских. Лада, по своему обыкновению, всеми силами помогала.

Оделись в путь по-простому: рубаха со штанами и сарафан. Доспехи лежали в привязанном к лавке мешке — в море они только мешают, в них сразу пойдешь ко дну. Но меч, щит и шлем на всякий случай оставались под рукой. В лодке в достаточном количестве имелась вода в крепко закрепленных бочках, а Яга Мирамиславовна снабдила большим запасом еды. Как со знанием дела рассказала старушка, на юге в одном дне пути (если при попутном ветре) лежит Двоя, а остров богов находится примерно посередине, но чуть западнее. В хорошую погоду за несколько часов доплыть можно.

С погодой повезло. Умеренный ветер дул почти в нужную сторону, шли небольшими зигзагами, ориентировались по солнцу — по-другому не умели. Лада заняла место у мачты, Георгий сидел на корме у руля.

— Расскажи о ней, — попросила Лада.

Уточнять не потребовалось.

— Она необыкновенная.

— Все остальные — обыкновенные?

Георгий улыбнулся:

— Ты тоже необыкновенная, но по-другому. Ты как уютный берег, куда в поисках покоя стремится усталый капитан. Елена… — он помолчал, подбирая слова, — она как водоворот. Никто не знает, что ждет впереди, но когда закрутило, сил выбраться уже нет.

— Сил или желания?

Он не ответил.

На горизонте иногда виднелись темные точки, но они двигались и быстро исчезали. Значит, корабли, а не земля. Хотя Олиному пику пора бы уже показаться.

— Наверное, она красива и молода?

Георгий не удивился вопросу. Лада пыталась понять, что в женщине заставляет мужчину все бросить и отправиться за ней на край света. Вполне объяснимое любопытство. Лада тоже все бросила, но любовь, толкнувшая ее на это безрассудство — материнская, в ней нет безумия всепоглощающей страсти и надлома, нет щемящей тоски, что заставляет прыгать в пропасть неизвестности и мечтать о несбыточном счастье совместного несчастья. Ладу сосватали в детстве и выдали за человека, которого прежде в глаза не видела. Другой жизни она не знала. Георгий еще раз оглядел спутницу и поразился, насколько определение «красива и молода» подходило самой женщине, имевшей почти взрослую дочь и трудную судьбу. Бедность и пьянство мужа не сломали ее, а разрушивший миллионы отношений быт стал отдушиной, тихой бухтой и волноломом, защищавшим от бушевавших снаружи бурь. Из кирпичиков заботы о ближнем Лада строила пусть не дворец, но большой и светлый дом семейного уюта. Это можно было прочесть во взгляде, понять из разговоров и увидеть в исходившем изнутри невероятном сиянии — оно, такое, бывает лишь у людей, которые ищут счастья не снаружи.

— Вы ровесницы.

Ответ удивил. У Лады поднялись брови, она отвернулась, направив взор в бескрайнее море. Георгий продолжил:

— У Елены красота внезапного столба, о который бьешься головой и теряешь сознание. У тебя — очарование природы, как она есть. Елена — шторм, ты — теплый тихий рассвет. Ты тоже очень красива, но другой красотой.

«Тоже». Женщине, даже малознакомой, такое не говорят, это обида на всю жизнь. Георгий загладил невольную вину признанием:

— Ты красива по-настоящему.

У каждого вылетевшего слова есть множество мотивов, разбросанных по всей шкале от благородства до корысти, и никто не знает, какой из них истинный — в каждый момент времени правдой оказывается другой. Точным было одно: в сказанном категорически отсутствовало лицемерие, Георгий говорил от души, то, что чувствовал. Ему от Лады ничего не было нужно. Она это ощутила и благодарно улыбнулась:

— Не преувеличивай. Вот раньше, когда я была в возрасте Ульки…

— Скоро твоя дочь тоже станет красавицей.

Здесь затесавшееся «тоже» оказалось к месту: Лада прикрыла губы и зардевшиеся щеки темной косой, словно хотела откусить от нее кусочек.

— А твой муж…

— Не надо о нем.

Георгий послушался, но вскоре вернулся к нежеланной теме.

— Мне нужно знать, что ты чувствуешь к нему. Если мы с ним пересечемся, я могу не сдержаться. После того, что он натворил…

— Я тоже могу не сдержаться. Лучше не пересекаться.

— Но если…

— Не причиняй ему вреда. Пусть живет, как хочет.

— И ты вернешься к нему?!

— Нет.

Все стало на свои места. Оставалась одна неучтенная возможность.

— Что мне делать, если он захочет вернуть тебя силой?

Лада подумала.

— Это его право.

— Он покушался на твою маму и чуть не убил дочку, Ульке из-за этого пришлось бежать!

— Улька и мама живы, а я — мужняя жена. Закон на его стороне. Мне еще придется нести ответственность, что ушла из дома с чужим мужчиной. В тонкости никто вдаваться не будет. Прошу тебя, если мы с Данилой встретимся — не вмешивайся.

Георгию очень хотелось сказать, что «Улька и мама живы» правдиво лишь частично, поскольку известно наполовину. Язык не повернулся. Вымолвить такое вслух — загасить огонек, что давал спутнице силы жить.

А с Данилой при встрече он поговорит. По-мужски. В сторонке. Когда рядом не будет женщин и закона.

Небо на западе окрасилось сполохами утонувшего солнца, и Лада заволновалась: