Профессор Допотопнов. Необыкновенные приключения в недрах Земли - Эразм Маевский

за животное? Насколько нам известно, ни молодые махайродусы, ни мамонтята не едят устриц.

Каменный топор и наконечник для копья века пещерного медведя

— Я и не предполагаю их. Дни их господства сочтены. Престол земли переходит к другим.

— Невзыскательная династия, одно могу сказать! И царевич, говорите вы, питается этой дрянью?

— Он питается всем, чем только может утолить голод.

— Голод? Разве цари бывают голодны?

— Это царь будущего. В настоящее время он ничего еще из себя не представляет. Теперь он еще только гусеница, из которой впоследствии разовьется великолепная бабочка, какой земля еще не видывала. Он затмит тогда все царствовавшие до сих пор династии. До сих пор никто — ни бобр, ни мамонт — не глядел задумчиво на бледный лик луны, не задавал себе вопроса: зачем солнце всходит, или откуда ветер с шумом бежит? Никто не пытался понять, что хорошо и что дурно. Он же очень любознателен и узнает многое, многое; он в каждой пылинке будет искать разгадки тайны жизни; он узнает пути далеких звезд и планет, а сердцем своим будет обнимать весь мир…

— Это человек! — наивно воскликнул Станислав.

— Пожалуй, что в самом деле человек, — тихо проговорил англичанин.

— Скажите, профессор, мы среди людей, да? — возбужденно спросил Станислав.

— Да, мой милый, — ответил ученый. — Но радость твоя преждевременна: наш путь еще не пройден.

— Но все же мы среди людей?

— Люди эти — что дети: они только по внешности похожи на нас. Мы находимся у колыбели рода человеческого. Человек, бросивший этот камень, в значительной степени принадлежит еще к тому миру, на лоне которого создал его Творец.

— И мы можем увидеть, пожалуй, неиспорченное еще жизнью творение Божие? — произнес лорд.

Профессор горько улыбнулся.

— Вы знаете, лорд, — сказал он, — как я жаждал увидеть людей четвертичного периода, но теперь… теперь я боюсь этой встречи; у меня не хватает мужества взглянуть в глаза жалкой доле. А между тем, они представляют для нас громадный интерес: они — ключ к уразумению всей истории человечества.

— Понятно, — с оживлением сказал лорд. — Давайте искать человека! Вы не поверите, профессор, до чего мне хочется встретиться лицом к лицу с здешними обитателями…

— Я вполне верю; но вряд ли можно извлечь из этого много пользы.

— Отчего же?

— Отчего, спрашиваете вы… Оттого, что обитатели здешних мест вас не поймут, точно так же, как и вы их не поймете…

— Я с вами не согласен, профессор!.. С человеком всегда можно столковаться, как бы дик он ни был.

— Но человек, которого мы можем встретить здесь, взрослый младенец в полном смысле этого слова. Существа, которые со временем наполнят весь мир, живут кучками по лесам, под вечным страхом опасности, с какими-то смутными, неопределенными мыслями, запуганные и преследуемые животными и стихиями. В светлые мгновения жизни они, словно дети из колыбели, ласково улыбаются миру и радуются всему, что видят; но гром, завывание ветра, мрак ночи, рыканье зверей, молнии пугают их, удручают и делают их страдальчески робкими.

— Как же так? — заметил Станислав. — Ведь мы же знаем, что первый человек жил в раю, что он знал там всех животных по имени и они его знали, что он был счастлив, разговаривал с Богом, и был изгнан из рая и обречен на вечное скитание и горе только потом, после грехопадения.

— Я о первом человеке ничего и не говорю, — ответил профессор, — я говорю о человеке позднейшем, о человеке четвертичного периода, о котором мы судим по тому, что осталось от него в глубине земли и в подземных пещерах. И вот остатки эти показывают, что потребностей и желаний у человека этого периода было мало. Тепло, и он ходит нагим. Его окружают непроходимые чащи, и он живет на опушках или на берегах рек, где легче добывать пищу и спасаться от хищных зверей. Ни один из них еще не боится его, и он всегда уступает им дорогу. Он не рассчитывает, однако, исключительно на силу своих мускулов и всегда носит с собой толстую дубинку и палку. Кроме этого, у него имеется орудие, с помощью которого он удовлетворяет все свои потребности. Вначале таким орудием служил ему просто острый обломок камня. Затем он начал придавать камню известную форму, более удобную для руки и для работы. Таким образом он создал себе дрогоценное орудие, с которым не расстается уже ни днем, ни ночью. Он выдалбливает им себе в гнилых стволах ночной приют; им же срывает кору с деревьев, чтобы утолить голод древесными червями, им же раскалывает орехи, вскрывает раковины, обтесывает дубинку и им же защищается против врага. Выбивая это орудие, некоторые, более наблюдательные, делали открытие, значение которого не могли еще вполне оценить. Они замечали, что в темноте под ударами кремня сыплются искры. Случалось, что от искр загорался сухой мох. Подобные случаи должны были пугать их; но несомненно, что некоторые, успокоившись, повторяли опыт. Прошло, однако, немало времени, прежде чем человек подчинил себе огонь и заставил служить себе. Вообще, первые шаги человека по пути развития были медленными, очень медленными, можно сказать, черепашьими…

Профессор замолк и глубоко задумался…

— Мне кажется, профессор, что вы ошибаетесь в своем взгляде на первобытного человека, — сказал спустя некоторое время лорд. — Вы считаете его каким-то тупым бревном, а в сущности, какие основания имеете вы отрицать у наших предков, на которых мы совершенно похожи, те способности, которыми обладаем сами?

— Я и не отрицаю у них способностей, но дело в том, что они развиваются постепенно, — ответил профессор. — Мы и теперь не все еще умеем, на что мы способны.

— Я это отлично понимаю. Но откуда та страшная медленность, о которой вы упомянули? Она мне кажется неправдоподобной.

— Оттого, что вы не знаете, из каких маленьких шагов, каким страшным трудом создается то, что мы кратко называем «цивилизацией». Вам кажется, что наследство, полученное вами от минувших поколений, добыто легко. Еще бы! Вам оно досталось даром. Но какого труда это стоило первым людям! Ведь это были неумелые, ленивые[14] существа, которым малейший успех доставался с величайшими усилиями. Человек с первых минут своего существования все идет вперед, но при крайне слабо развитой воле путь его казался ему бесконечно длинным и