Рельсы - Чайна Мьевилль

— А ты с какого поезда? — спросил Шэм. — Я с «Мидаса». Если вдруг что случится, я сам тебя найду.

— О, — сказал Робалсон. — Мой поезд… я тебе потом про него расскажу. Не у тебя одного есть секреты.

— Ну, какой? — настаивал Шэм. — Какого типа? Кротобой? Товарняк? Железноморский транспорт? Боевой? Сальважир? Кто ты?

— Какой, говоришь, поезд? — Робалсон шагнул к Шэму и глянул ему прямо в глаза. — Кто я такой? А как, по-твоему, почему я не спешу встречаться с военными? — Он прикрыл ладонями рот с двух сторон.

— Я пират, — прошептал он преувеличенно громко, ухмыльнулся, повернулся и был таков.

Дэйби вернулась. Она довольно хрупала местным жуком, пойманным скорее из принципа, чем от голода.

— Мышка ты моя хорошая, — заворковал Шэм. — Красавица ты моя славная. — Она прикусила ему нос так, что на нем показалась капелька крови, но он знал, что это проявление нежности.

Шэм шел в направлении, которое указала ему торговка утилем.

— Зачем тебе туда? — недоумевали местные, но он упорно держал путь на север. Шумные, запруженные машинами и военными улицы постепенно сменились другими, где мусор не убирался по многу дней, а бродячие собаки искоса поглядывали на Шэма, заставляя его нервничать.

— Он говорит, что он пират, — шептал Шэм Дэйби. И думал — а как иначе? — о пиратских поездах. Вот паровоз, изрыгая клубы адского дыма, щетинясь дулами огнестрельных орудий, несется на другой состав, на его палубах скалятся и потрясают абордажными саблями лихие, смертельно опасные женщины и мужчины, а над ними трепещет на ветру узкий флажок с перекрещенными гаечными ключами.

— Простите, — обращался он ко всем подряд: к безработным, которые, поплевывая, подпирали стены домов сутулыми спинами, к занятым строителям и придорожным зевакам. — Где тут арка? — Он чувствовал, что улица пошла вниз. Значит, он приближается к морю. — Не подскажете, где арка? — спросил он у метельщика улиц, который, не без удовольствия разогнувшись и опершись на свою вибрирующую машину, показал ему направление.

Это был район строительных площадок, помоек и мусорных куч. А прямо между ними — как же я раньше не заметил, Дэйби? — был участок, над которым возвышалась она, та самая арка.

Восемнадцати футов в высоту, величественная и в то же время странно неоднородная, как фрагментированное изображение, она имела такой вид, словно ее сложили, — или, как сказала бы капитан, — воздвигли из холодного белого камня. Только это был не камень. Блоки были металлические. Это был утиль.

Арка была сложена из утиля. Археоутиля к тому же, хотя и нисколько не загадочного. Его природу давно установили ученые. Это были в основном стиральные машины.

Шэм однажды видел их в действии. На одной ярмарке дома, на Стреггее, был павильон реставрированных древних вещей. Подключенный к стреляющему генератору, скулил капризным принцем и выдавал бессмысленные указания аппарат — факс. Плохо прорисованные фигуры с энтузиазмом колошматили друг друга на древнем экране — видеоигра. Была там и такая вот белая металлическая штука — с ее помощью древние мыли свою одежду.

Но зачем применять археоутиль там, где он явно ни к чему? Ведь есть столько материалов, из которых арку построить куда проще и надежнее?

— Алло? — Шэм постучал. Пустые машины загудели под его пальцами.

Рядом с аркой стояло костлявое дерево без листьев, а за ним раскинулся просторный сад: если, конечно, так можно было назвать переплетение ежевичных кустов с колючей проволокой на участке, бывшем когда-то частью дикого леса, а теперь очищенном от деревьев, но зато заросшем буйными сорняками. Скорее, это было место последнего упокоения бесчисленных обломков утиля, гнутых железяк, кусков пластика, резины, гниющих деревяшек, многих с бахромой старых объявлений. Отдельной кучей лежали исцарапанные пластиковые телефоны. Их провода окоченело торчали в разные стороны. На конце каждого провода вывернутым наизнанку пластиковым цветком болталась трубка.

— Алло? — Тропа уводила к большому старому кирпичному дому с пристройками из древних стиральных машин, аппаратов по изготовлению льда, которые в древности назывались холодильниками, античных ординаторов, черных резиновых шин и даже, насколько мог видеть Шэм, одного автомобиля, похожего на большую дохлую рыбу. Шэм покачал головой.

— Алло?

— Оставь у тропинки, — сказал чей-то голос. Шэм подпрыгнул. Дэйби тоже сорвалась с его плеча, понеслась дальше, к дереву, обогнула его. С одной из его веток на Шэма, мигая, смотрела камера слежения. — Что ты принес? Оставляй в конце дорожки и уходи. У нас кредит, — прокрякал тем же голосом потрескивающий громкоговоритель, который так давно был закреплен в развилке между стволом и веткой, что врос в ткань дерева, сделавшись похожим на подмышечный бубон.

— Я… — Шэм сделал шаг вперед и заговорил в устройство. — Кажется, вы обознались. Я не посыльный. Я ищу двоих детей — только я не знаю их имен. Я ищу мальчика и девочку. Им примерно… я вообще-то не знаю, какой давности те снимки. Но один на них года на три-четыре старше другого, мне кажется.

Шэм услышал из громкоговорителя какую-то далекую возню, голоса, спорящие друг с другом, искаженные расстоянием и статикой.

— Уходи, — раздалось очень четко; и тут же другой голос добавил: — Нет, подожди. — На другом конце снова зашептались. Наконец он услышал обращенный к нему вопрос: — Кто ты такой? — В нем явно звучало подозрение. Шэм поскреб пятерней в затылке, поднял голову и поглядел на облака, летящие по изнанке грязного верхнего неба.

— Я со Стреггея, — сказал он. — Я кое-что знаю. О поезде, который пропал.

Дверь ему открыл кто-то коротенький и громко топочущий, в черном кожаном костюме с головы до пят, в темно-серых очках, скрывавших глаза, весь увешанный угольными фильтрами, фляжками с водой, трубками, масками, разным оборудованием, которое качалось на нем, точно плоды на дереве. Шэм не подал вида, что удивился. Незнакомец с трудом поднял руку и сделал ему знак проходить.

Дом ничем его не поразил. Что еще можно было ожидать от него после такой-то арки и сада, как не роскошного собрания пылящихся, разваливающихся, никому не нужных вещей в разной стадии поломки или починки, смешения великолепного утиля с самым дешевым. Молчаливый хозяин провел его между грудами таинственного утиля в кухню. Тоже забитую всякой всячиной — ни одной свободной поверхности. Мусор громоздился на обеденном столе, точно какие-то неаппетитные закуски. Барахло на подоконниках заросло пылью.

За большим столом сидел, скрестив на груди руки и глядя на Шэма в упор, мальчик с флатографии. Шэм выдохнул.

Мальчик казался всего года на два старше, чем там, на снимке. Сколько же ему лет? Может, десять? Смуглая кожа, короткие черные волосы стоят вверх, точно ежовые колючки. Карие глаза глядят с подозрением. Сам приземистый, коренастый, грудь широкая — мальчику постарше впору. Подбородок и нижняя губа выпячены на Шэма, ждет. Тем временем тот, кто привел Шэма сюда, разоблачился. Из-под шлема на плечи упали темные кудри. Девушка убрала их с лица и оказалась девочкой с флатографии, правда, теперь она была почти ровесницей Шэма. Кожа у нее была такая же темная и серая, как у брата, только с россыпью ржавых веснушек, лицо такое же суровое, также сведены брови, поджаты губы, но общее выражение все равно мягче, дружелюбнее. Смахнув с глаз промокшую от пота челку, она спокойно поглядела на Шэма. Под кожаным костюмом, грудой лежавшим теперь у ее ног, на ней оказался джемпер грубой вязки и брюки.