Неравный брак - Анна Берсенева

– Да лень природная! – засмеялась Женя. – На сервис ездить, вечно ремонтировать что-нибудь… Или угонят, снова беспокойство. Придется уж тебе меня возить, Несговоров.

– Придется! – тоже засмеялся он. – Ты у меня, Женька, женщина на сто процентов!

Всю дорогу до Большой Бронной Несговоров целовал Женю, сжимал ее грудь под расстегнутой шубой. Она не сопротивлялась: до сих пор чувствовала себя слишком подавленной, да и неловкость не прошла оттого, что невольно его обидела.

«Великую любовь она ждет! – с неожиданной, никогда прежде на Василенку не направленной злостью подумала она, уже входя в свой подъезд. – А пока что можно и жизнь свою подустроить…»

Беспричинное раздражение охватывало Женю очень редко. Она слишком хорошо умела держать себя в руках, чтобы позволять себе такие выходки, как с Катей Морозовой, а потом с Несговоровым.

«Работать надо побольше!» – подумала она уже назавтра, хорошенько выспавшись, приняв ванну и выпив крепчайшего кофе с коньяком.

Вообще-то Женя вполне могла ограничиться работой в эфире. У нее это в первый же раз получилось так, что все ахнули, а Виталий Андреевич гордо усмехнулся.

Обычно даже те, кто не первый день работали на телевидении, сразу терялись в «живом» эфире: зажимались, сбивались, нервничали. Она же, впервые появившись в дневных лотовских новостях, провела их с таким веселым воодушевлением, как будто это было для нее самым привычным делом. Да еще экспромтом выдала фразочку: «Для всех, кто не утратил интереса к жизни», – которая сразу стала слоганом «ЛОТа».

Дело было в том, что Женя совершенно не испытывала того, о чем еще при первом знакомстве рассказывал Несговоров: когда похлеще наркотика кружит голову прямой эфир… Поэтому даже спустя год, не только возглавляя рейтинги «ЛОТа», но и входя в десятку самых популярных телеведущих, она не приобрела специфических звездных привычек. Не капризничала из-за прически и грима, не учила осветителей, как надо направлять на нее свет, не перебирала партнеров по эфиру.

Стивенс даже подшучивал над дочкой:

– Мужики, как только в прямом эфире начинают работать, явно приобретают женские гормоны. А ты, выходит, теряешь?

С женскими гормонами у нее все было в порядке, и она смеялась в тон отцу.

Сама-то Женя не находила во всем этом ничего удивительного. Надо было пройти такую школу закулисной жизни, какую прошла она, с трех лет часами просиживая в репетиционных и в гримерках, чтобы навсегда приобрести иммунитет против звездной болезни. В театре все чувства и отношения были предельно обострены, по-актерски усилены, выражены отчетливее, чем где бы то ни было. Хватило бы и меньшей, чем с детства была у Жени, проницательности, чтобы в них разобраться.

И она не забыла ничего из усвоенного тогда – ни одного из самостоятельно ею выведенных, неочевидных законов жизни.

Когда-то Ирина Дмитриевна находила у дочки явные актерские способности. Но сама-то Женя на свой счет не обольщалась: если и есть способности, то не актерские, а к актерству. Разницу она прекрасно чувствовала уже в пятнадцать лет. И одновременно видела, как по мелочам растратили себя даже очень талантливые люди – только потому, что не умели отличать важное от неважного.

Так неужели теперь Женя позволила бы себе исходить пустыми капризами из-за неправильно, по ее мнению, поставленного света или придавать макияжу хоть на йоту больше значения, чем он того заслуживал?

И вообще, ей нравилось не только вести эфир, но и заниматься множеством других вещей, которыми занимаются на телевидении. Главным образом, конечно, самой делать репортажи. Ей вот именно сам процесс нравился: узнавать о чем-нибудь интересном, заказывать у координатора машину, договариваться с оператором и звукорежем, ехать на место событий… Скажи ей кто-нибудь лет пять назад, что она будет не просто удовлетворена работой, но полюбит ее, – ей-Богу, Женя в голос расхохоталась бы! Ни о чем таком она тогда не думала. Хотела обеспеченной независимости, и больше ничего.

Помогало и то, что она прекрасно умела разговорить человека, повести себя так, чтобы он проникся к ней доверием. Всю жизнь Женю считали в меру надменной, дистанцированной, уж никак не свойской… И вот – кто бы мог подумать!

Впрочем, отец еще при первом ее появлении в «ЛОТе» счел, что для «народного телевидения» она подходит идеально.

– У тебя, знаешь, во внешности что-то такое есть… Для всякого нормального человека притягательное! А ведущая, кстати, и должна быть не совсем доступной, все-таки немножко не такой, какую в кафешку запросто пригласишь. – И добавил, усмехнувшись: – Не волнуйся, Женя, народности в тебе достаточно. И без перебора.

А Женя и не волновалась.

И Юра ей говорил, что его сразу как магнитом к ней потянуло, когда она вошла в ординаторскую и начала что-то рассказывать про свою телепередачу, в персонажи его зазывать. Только тогда он думал совсем не о том, злился на всех и вся, маялся душою – и не понял, что это за тяга такая сильная… До той минуты не понимал, пока льдину, на которой их унесло вдвоем, не прибило к берегу залива Мордвинова.

– Вот и буду работать побольше! – вслух произнесла Женя. – С Нового года, прямо с первого января! Нет, все-таки лучше со второго.

Жизнь, как обычно, внесла коррективы в продуманные, хорошо выстроенные планы. Да и не надо, наверное, было определять для себя такой четкий рубеж: вот прямо-таки со второго января! Мало кто в первые посленовогодние дни находит в себе силы для работы сверх графика, разве что фанаты да начинающие. А остальные – если только случится что-нибудь из ряда вон и профессиональный журналистский азарт пересилит долгое новогоднее похмелье.

Ну, а Женя ни к фанатам, ни к начинающим себя не относила. И эфир у нее по графику был только четвертого. Наверное, будь Несговоров в Москве, он уговорил бы ее провести первые новогодние дни в каком-нибудь более интересном месте, чем машина съемочной группы. Но он еще тридцатого декабря улетел в Штаты – делать интервью с каким-то сенатором. Так что уговаривать и отговаривать ее было некому.

А жаль! Иначе Женя не провела бы утро второго января так бездарно.

Тема для репортажа была преумилительная: в зоопарке прямо в новогоднюю ночь родился тигренок. К тому же редчайшей породы – белый, с голубыми глазами. Родители были куплены за огромные деньги в Германии, прибыли в Москву недавно, и никто не ожидал от них потомства. Событие, конечно, было уникальное, и Жене стоило огромных трудов уговорить директора зоопарка, чтобы он разрешил поснимать новорожденного.

– Только рано утром приезжайте, – наконец сдался директор. – Затемно, часов в семь. Чтобы ни одна живая душа… Ох, Женечка, в грех вы меня вгоняете! Вот правильно, я считаю, мусульмане поступают: сорок дней нельзя на младенца смотреть, и никаких гвоздей!

Хотя белый тигренок явно не был мусульманином, отснять его все-таки не удалось.