Дурная кровь - Лиза Марклунд

Она почувствовала, как ее глаза наполняются теплой влагой, и сделала глубокий вдох, чтобы не пустить ее дальше.

– Мне стыдно, – сказала она. – Я никуда не годилась, все делала не так. Мама сердилась, а я расстраивалась. Я хочу… да, я хочу быть… лучше.

– Никакой радости?

Анника задумалась, попыталась вспомнить светлый лучик в этом темном царстве. Отдельные искорки смеха, запах свежеиспеченных лепешек? С бабушкой, да, и с папой: «Видишь сороку? Какое красивое у нее оперение, синеватое, как ночь в конце лета. Тот, кому не нравятся сороки, никогда по-настоящему не смотрел на них…»

Она опустила взгляд на свое колено и покачала головой: никакой радости, что касается матери. О какой основной эмоции может идти речь? О печали, наверное? Ощущение несправедливости, ее причиной являлась злость, пожалуй. О господи, она не знала, какой сумбур…

Психолог сделала очередную запись в своем блокноте, читала какое время молча.

– В прошлый раз ты говорила о несчастном случае, когда твой парень расстался с жизнью. Ты не могла бы подробнее рассказать об этом?

Темнота сомкнулась вокруг нее, мешала дышать, Анника не хотела туда, не хотела снова оказаться там.

– Он… упал в доменную печь.

– Доменную печь?

Вентилятор гудел, шум в голове усилился.

– На заводе. Он ведь стоял заброшенный тогда, закрытый, когда все случилось. Сейчас там устроили торговое предприятие, в заводских помещениях…

– Как это произошло?

Анника судорожно вцепилась в подлокотники кресла, крепко, крепко, крепко, чтобы не провалиться в бездну страшных воспоминаний, ужасный гул стоял у нее в голове.

– Он убил моего кота и гнался за мной с ножом. Я защищалась, и он упал.

– Он часто так поступал? Гонялся за тобой, угрожал и бил?

Ничего не помогло, Анника все равно сорвалась туда, закрыла уши руками, лишь бы не слышать его голос: «Ты не можешь оставить меня, что я буду делать без тебя? Анника, черт побери, я же люблю тебя!»

– Он… да, он обычно…

– Трудно говорить об этом?

Темнота заполонила ее целиком, из легких рвался наружу немой крик, руки горели, а она падала, падала и падала…

Нина ехала во взятом напрокат автомобиле по длинному арочному мосту. Река Луле медленно текла, поблескивая на солнце, под железобетонными конструкциями, имея ширину почти километр здесь в устье.

Дом инвалидов, где жила Ингела Берглунд, находился в части города Бьёркскатан, ей требовалось просто повернуть налево, доехав до Хертсёронделлена, а потом следовать указателям.

На всякий случай Нина арендовала машину со встроенным навигатором.

Мост закончился, и она въехала в город, в основном застроенный кирпичными зданиями с крытыми железом крышами, между которыми росли чахлые деревца с поблекшей листвой. Далеко впереди справа, по другую сторону широкого залива, она увидела большой завод, портовый склад, но потом довольно быстро оставила центр города за спиной. Постройки на ее пути уже не стояли столь плотно, и ей очень редко попадались машины, двигавшиеся в том же или встречном направлении.

Скоро она оказалась у перекрестка с двумя заправочными станциями, принадлежавшими разным компаниям, точно как говорила директор дома инвалидов, свернула налево в сторону Скурхольмена, а через несколько минут увидела поворот на Бенсбюн и Бьёркскатан.

Нина медленно ехала между домами, такой ей редко приходилось видеть Швецию. Простые ухоженные коттеджи с встроенными балконами и хорошо подстриженными газонами вокруг, игровыми домиками для детей. Так, наверное, каждый бы мечтал жить со своей семьей в собственной стране.

Навигатор замигал на приборной панели: Нина находилась у цели своего путешествия. Через лобовое стекло она увидела перед собой медицинское учреждение с аптекой и ортопедической клиникой. Она объехала его, нашла стоянку, припарковалась на свободном месте, проверила, лежит ли мобильный телефон в кармане, заглушила мотор, вылезла из машины и закрыла ее.

Дул резкий холодный ветер, о котором она и не догадывалась, сидя в автомобиле. Синее небо нависало так низко, что, казалось, лежало прямо на крышах домов. Нина посмотрела на часы, она приехала немного рано, но ничего уже не могла изменить. Жилые помещения постоянных обитателей находились на втором этаже здания с обшитым железом фасадом и с горшками герани на подоконниках. Табличка с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ», выполненная в витиеватом стиле, была прикручена к двери. Нина позвонила в дверной звонок, его звук эхом отдался внутри здания.

Ей открыла женщина ее возраста в джинсах и эргономичной обуви. В руке она держала связку ключей, а лицо ее выражало все, что угодно, только не радость по поводу их встречи.

– Эвелина Гранквист? – спросила Нина.

– Все правильно, – ответила женщина.

Она директорствовала здесь и уже четыре года была также опекуном Ингелы Берглунд.

– Нина Хофман, – представилась Нина и протянула руку. – Извини, что я немного рано, но автострада оказалась совсем свободной…

– Входи, – коротко сказала Эвелина Гранквист и направилась в сторону помещения, выглядевшего как кухня.

Ее движения были порывисты, она немного раскачивалась на ходу и явно чувствовала себя неуютно в присутствии свалившегося как снег на голову посетителя.

– Переобуйся, – бросила Эвелина через плечо.

Она говорила на местном диалекте, медленно и певуче, очень похоже на Ивара Берглунда.

Нина остановилась около входной двери. Попыталась разобраться, в какого рода учреждение попала. На стенах коридора висели заключенные в рамы картины, которые его обитатели, вероятно, нарисовали сами, а также большая доска объявлений с именами, фотографиями и описанием различных мероприятий и новостей: «Сандра поднялась на Змеиную гору!» и «Сегодня булочки пек Петер!». Слева находилось что-то вроде общей гостиной, откуда слышались громкая речь и смех. Там работал телевизор.

– Хочешь кофе? – спросила директриса, не глядя на Нину. Этот вопрос в силу воспитания и общей культуры стал, вероятно, настолько традиционным для нее, что она не смогла не задать его даже нежеланному полицейскому из Стокгольма.

– Спасибо, с удовольствием, – ответила Нина и сняла туфли.

Мужчина с синдромом Дауна высунул голову из гостиной и посмотрел на нее.

– Привет, – сказала Нина. – Меня зовут Нина, а тебя?

– Петер не разговаривает, – недовольно буркнула Эвелина из кухни.

Мужчина ушел в гостиную и закрыл за собой дверь. Телевизионные голоса теперь зазвучали тише и напоминали глухое бормотание.

Пол в коридоре был покрыт светлым ковролином, его поверхность оказалась холодной и реагировала громким шуршанием, когда одетые только в носки ноги Нины скользили по ней. Кухня выглядела самой обычной, как на любой вилле, а не в казенном учреждении. На столе стояли две чашки с кофе и тарелка с плюшками с корицей, вероятно испеченными Петером.