Дом на болотах - Зои Сомервилл

глядя в камеру, словно был именно там, где хотел быть.

Я едва слышала, что говорил отец. Он сказал, что они с полковником и леди Лафферти согласились, что будет лучше для всех вовлеченных, если состоится свадьба между их сыном – «и тобой, Розмари, учитывая твое положение». За окном кабинета шел дождь. Его стук по стеклу заглушал голос отца. Так, значит, вот как. Мое будущее было определено. На одно странное, ошеломляющее мгновение мне захотелось растаять, стечь в половицы и превратиться в толстохвостую крысу, живущую на болоте. Меня ждал сон наяву, самое заветное девичье желание, предел мечтаний. Но в ту минуту мне так не казалось. Я не понимала, почему я не схожу с ума от счастья. Скорее, я чувствовала себя маленькой и напуганной. Я не понимала, как это – у меня будет ребенок. Я молилась, читала заклинания и мечтала, чтобы Фрэнклин меня полюбил, но никогда не думала о детях.

– Розмари, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, – сказал отец, прорываясь сквозь мое невнимание.

Я подняла на него глаза и встретилась с ним взглядом. У него на лице была тень печальной улыбки. Возможно, он смягчился.

– Я чувствую ответственность за то, что произошло. Я должен был отправить тебя в школу, чтобы тебя обучили достойному поведению.

Я ничего не сказала, просто смотрела в окно на дождь, шелестевший в саду.

– Я должен был снова жениться, уже давно, чтобы у тебя была мать…

– У меня есть мать, – ответила я.

…чтобы у тебя была мать, которая могла бы тебя направить, и, возможно, ты не сбилась бы с пути так безвозвратно. – Его лицо помрачнело. – Но… – Он с удовлетворением взглянул на фотографию на столе. – По крайней мере, ты перейдешь на попечение хорошей семьи. Со временем ты научишься быть благодарной. Ты будешь женой и матерью.

– Я не хочу быть ни той, ни другой, – угрюмо ответила я.

Я видела из окна, что дождь прекратился и небо проясняется.

– Вздор, – сказал он. – Иного пути нет. Неизбежность упала мне в живот, как камень.

Это случится, чего бы ни хотела я сама.

– Тебе очень повезло, что я тебя не выгнал. Что держал тебя при себе все это время. Что не отослал прочь при рождении. А теперь тебе предложено убежище, которого ты, честно говоря, не заслуживаешь. И вот как ты отвечаешь. Неблагодарная.

Голос его звучал тихо и сурово.

– Я не знаю, зачем ты меня оставил. Лучше бы не оставлял. Ты выставил мать, так и от меня надо было избавиться, – сказала я.

– Если не хочешь превратиться в свою мать, делай, как я велю.

– Ты говорил, она умерла, – дерзко сказала я.

Его лицо потемнело и, казалось, запульсировало от ярости. Я испугалась, что он меня ударит, и сжалась в ожидании пощечины. Но с его лица ушло всякое выражение, и он закрыл глаза.

– Ступай! – сказал он.

Я выбежала из кабинета, нарочно не придержав дверь, чтобы она хлопнула, и бросилась прочь из дома, к Джейни.

Она провела меня в свою комнату все-водном, как я ее про себя называла, свою гостиную-тире-столовую-тире-кухню. На конфорке побулькивал котелок, в воздухе пахло супом.

– Хочешь чашечку чего-нибудь?

Я никогда не отказывала Джейни. Так что мы выпили чаю, который она сама составляла. На вкус он горчил, и его подслащали медом. Снаружи было не холодно, на самом деле даже распогодилось, но здесь, в доме Джейни, всегда стояло одно и то же время года – неопределенный полуосвещенный мир, единственная разница была в травах, которые она развешивала сушить, и в том, что варилось в котелке.

– Что случилось, девочка? Вываливай.

– Врач говорит… врач говорит – я беременна. И меня хотят выдать за Фрэнклина.

Слова были тяжелыми, я все еще шаталась от их силы.

Сидя со склоненной головой, я скорее почувствовала, чем увидела, как она придвинулась ко мне. Учуяла запах моря, которым она всегда пахла, и тогда мне захотелось заплакать, о том, как все было прежде, о своем детстве. Джейни позволила мне уткнуться в себя и рыдать в свое старое тряпье, в свою знакомую мягкую грудь.

В конце концов я услышала над собой ее голос. Я боялась, что она скажет «я тебя предупреждала», но вместо этого она сказала:

– А я-то думала, ты обрадуешься, так ты с этим мальчиком носилась…

– Я рада… Наверное. Я просто не хочу…

Не хочу… – Я едва могла говорить.

– Я знаю, – сказала она. – Но ты считаешь, они захотят, чтобы ты венчалась, если ребенка не будет?

Я шмыгнула носом.

– Не знаю.

Мысль о том, чтобы выйти за Фрэнка, была мечтой, в которую я не смела поверить. Я не понимала, как Лафферти вообще могли признать меня подходящей своему золотому мальчику. В глубине души я знала: леди Лафферти увидела, что я ношу его ребенка, только поэтому она меня захотела. Другие причины у нее тоже были, но тогда я о них не знала.

– А ты сама? Чего ты хочешь? Любишь его? Никто никогда не спрашивал меня, чего я хочу.

– Я попыталась задуматься. Я хотела того Фрэнклина, с пляжа; того, каким я его помнила в первые дни, когда он был со мной милым. Хотела, чтобы он меня любил. Да, я его любила. Да, – сказала я.

– А его хочешь? Дите?

Ребенка? Хнычущее беспомощное существо? Как я буду за ним присматривать? Нет. Но, возможно, рассудила я, с ребенком он будет сильнее меня любить. Тогда я представляла себе нас троих как семейный союз, то, чего у меня никогда не было.

21

Вечером накануне своей свадьбы я вернулась домой от Джейни и обнаружила, что в моей комнате пусто. Ни книг, ни щетки для волос, ни одежды, ни лука со стрелами и, что хуже всего, ни следа коллекции сокровищ, которую я держала на подоконнике. Утя залаяла на пустую комнату, лишенную всего, что делало ее моей.

Я сбежала обратно по лестнице, сердце мое колотилось. Отец писал у себя в кабинете.

– Что случилось со всеми моими вещами?

Где моя коллекция?

Он озадаченно поднял на меня глаза, словно не понимал, что я здесь делаю.

– Я попросил миссис Фейрбразер очистить твою комнату, если тебе нужно знать.

– Но зачем?

– Ты, конечно же, будешь жить в Старой Усадьбе. С завтрашнего дня, когда выйдешь замуж. Но мои книги! Моя коллекция!

– Я отослал твои книги и одежду в Усадьбу, хотя, уверен, тебя там обеспечат более изысканными вещами. И, если под коллекцией ты имеешь в виду кучу мусора и гнили,