Странница - Шарон Крич

Кажется, что прошло гораздо больше недели с тех пор, как мы приехали сюда, к Бомпи, и, кажется, целая жизнь утекла с того дня, когда мы подняли паруса и отправились в свое первое пробное океанское плавание.

В день нашего приезда Бомпи спал большую часть дня и не узнавал нас. На второй день Софи принялась рассказывать Бомпи его собственные истории. Она говорила:

— Помнишь, Бомпи, когда ты был молодой и жил на ферме в Кентукки, твоя семья обменяла двух мулов на автомобиль? Помнишь, Бомпи?

Он широко раскрыл глаза и кивнул.

— А помнишь, Бомпи, как ты отправился в город, чтобы забрать автомобиль и приехать на нем домой? А по пути домой…

После каждого описанного события Бомпи кивал головой и говорил: «Да, да, так было со мной».

— А в воде, когда ты боролся, чтобы выплыть…

— Я? — протянул Бомпи.

— Когда ты оказался под водой…

— Вот тут я что-то плохо помню, — отвечал Бомпи. Сегодня Софи рассказала ему другую историю.

— Помнишь, Бомпи, когда ты был молодой и жил в Кентукки, недалеко от реки Огайо, ты однажды пошел через железнодорожный мост…

— По эстакаде, да, да, — подтвердил Бомпи.

— Помнишь, еще был сильный ветер и дождь…

— Да, да.

— И когда приблизился поезд, ты спрыгнул в воду…

— Да, да, это был я.

— И вода крутила и вертела тебя, ты пытался вдохнуть воздух…

— Вот это я что-то не совсем припоминаю, — отвечал Бомпи.

Она рассказала Бомпи все истории, что поведала нам, и мы все потихоньку заглядывали в комнату, пока она рассказывала, и прислушивались. Бомпи припомнил почти все, что она описывала, за исключением тех моментов, когда он боролся с водой.

Однажды, когда я был в комнате Бомпи вместе с Софи, она рассказала историю, которую я прежде не слышал. Вот о чем я узнал:

— Бомпи, помнишь, когда ты был очень маленький, совсем ребенок, ты с родителями поплыл на парусной яхте?

— Я поплыл? — переспросил он.

— Прямо в море, в широкий синий простор. И вы все плыли, плыли, как вдруг небо потемнело, завыл ветер — помнишь?

Бомпи посмотрел на нее, поморгал, но ничего не произнес.

— Помнишь, подул ветер? Он завывал, ревел, гремел, яхту бросало, стало очень холодно, мама закутала тебя в одеяло и посадила в надувную лодку, помнишь?

Бомпи по-прежнему молча смотрел на Софи. А она продолжала:

— Помнишь? Помнишь? И… и ветер, и холод, и вода, большая черная стена воды накрыла тебя. Потом тебя несло, несло, несло по волнам, а родители… родителей…

Она посмотрела на меня умоляющим взглядом, и вдруг мне многое стало ясным. Я опустился на колени с другой стороны кровати и сказал ей:

— Родителей рядом не было.

Софи перевела дух и повторила:

— Родителей рядом не было.

И она снова заторопилась:

— И ты оказался один-одинешенек, Бомпи, тебя несло…

— Но я… — перебил Бомпи.

Я потянулся и накрыл ладонью ее руку.

— Софи, возможно, это не история Бомпи. Может быть, это твоя история, — проговорил я.

— Он прав, Софи. Это твоя история, детка, — прошептал Бомпи.

Софи посмотрела на меня, потом на Бомпи. Сидя у постели старика, она казалась такой испуганной и такой маленькой. Она уронила голову на грудь Бомпи и плакала, плакала, плакала…

Я оставил их вдвоем, вышел во дворик и растянулся на траве под яблоней.

Примерно через час пришла Софи, она протянула мне блокнот в переплете из синей ткани.

— Я хочу, чтобы ты прочел это. Ведь Бомпи и твой дедушка тоже, — прошептала она, повернулась и пошла по деревенской улице.

В блокноте оказались рукописные письма, примерно двенадцать, датированные разными днями за последние три года. Все они адресовались «Моей Софи», а подписаны были: «Твой Бомпи».

В первом письме он приветствовал ее появление в семье. Писал, что мог бы быть ее дедушкой, что хочет стать «ее Бомпи». В каждом из писем он рассказывал ей по истории из своей юности, для того, чтобы она лучше его узнала, как писал Бомпи.

Историй было намного больше, чем пересказала нам Софи. Истории об учебе в школе, о рыбалке с дедушкой, о первой девочке, которую он поцеловал, и о том, как он познакомился с Маргарет, своей женой.

Странно было перечитывать историю про автомобиль, попавший в бурное течение реки, про прыжок с железнодорожной эстакады, про коварный омут, про Бомпи в океане. Большая часть писем повторяла рассказы Софи, кроме тех эпизодов, когда Бомпи был в воде. Он часто оказывался в воде, но никогда не писал, как боролся с потоками и волнами.

Эти эпизоды вставила Софи.

Когда я закончил чтение, я поднялся и пошел по деревенской улице искать Софи.

У Бомпи прекрасный сад, в нем цветут розы, лаванда, дельфиниум, петуньи и анютины глазки. Позади дома стоит яблоня, осыпанная поспевающими яблоками. На третий день дядя Мо вышел и сорвал самые спелые яблоки. А позднее он вошел в спальню Бомпи и сказал:

— Бомпи, посмотри, что я тебе принес!

Бомпи сел и воскликнул:

— Яблочный пирог! — и засмеялся, а потом заплакал, а потом снова засмеялся, а с ним вместе плакал и смеялся дядя Мо.

Потом в комнату вошли мы, и все смеялись и плакали над яблочным пирогом.

— Откуда ты узнал, как испечь пирог? — удивлялся дядя Стю.

— Я нашел бабушкину поваренную книгу! Все точно по рецепту! — Дядя Мо очень гордился собой. — Я же не полный тупица!

В тот день, сидя у постели спящего Бомпи, мы с Коди услышали, как он коротко всхлипнул, потом еще раз и еще, а потом последовала длинная пауза, прежде чем он вздохнул снова. Потом Бомпи затих.

Мы с Коди уставились друг на друга. Но тут Бомпи откашлялся во сне и вновь задышал ровно.

— Ты тоже подумала о том, о чем я подумал? — спросил Коди. — Ты подумала: «Держись, Бомпи!»

— Да, я подумала именно так, — кивнула я.

Вы, наверное, думаете, что рядом с прикованным к постели Бомпи царили доброта, спокойствие и согласие? Нет, именно сейчас между дядей Стю и дядей Мо разгорелся жаркий спор. Они разошлись во мнении о том, стоит ли им забрать Бомпи обратно в Америку.