Утерянная Книга В. - Анна Соломон

– Лиса, – подсказал царь. – Осторожнее.

Эсфирь прикоснулась еще к нескольким фигуркам, чтобы он поволновался, и ощутила, как в ней вновь пробуждается дух великанши с ее жесткостью, ползет вверх по позвоночнику.

– Где вы берете косточки теперь? – спросила она, не глядя на царя.

– О чем ты? Птицы по-прежнему умирают.

– Об указе. Она иудейка. Ни покупать, ни продавать…

– Я сделал исключение.

Эсфирь поставила лисий скелетик обратно на полку. Тут же схватила снова, отломила передние лапы и положила остов на спину. Оторванные лапы упали на пол.

– Эсфирь! – Царь вскочил, собрал косточки в ладонь и поднес к факелу.

– Это не всё, – продолжила Эсфирь. – Пусть моих людей оставят в покое. Отправьте их в пустыню, если нужно. Но не трогайте.

Царь положил косточки на стол, подальше от нее.

– Они могут в любое время уйти в пустыню сами.

– Они не уйдут.

Царь начал одеваться.

– Прогоните их, – сказала Эсфирь.

Он одевался медленно, скрупулезно. Слой за слоем – черный, пурпурный, красный. Подпоясался так же тщательно, как собирал свои скелеты. Эсфирь подумала о Вашти. Неужели он решился убить ее?

– Похоже, решаете не вы, – добавила она. – Изгнать их, прекратить чистки. Это не в вашей власти.

Царь молчал.

Эсфирь взяла птичий скелетик. Ослабила пояс на платье и собрала ткань кармашком, в котором спрятала птицу. Все медленно, на виду у царя.

Царь молча надел корону, сел за стол и взялся за работу.

* * *

В тот день они зачали ребенка. Неделю спустя Эсфирь отыскала Бараза, чтобы попросить о помощи. Он стал все чаще пропадать, а его работу делали другие евнухи. Она дважды обошла весь дворец и только потом нашла Бараза в его комнате лежащим на длинной кровати, как будто спящим. Эсфирь разделась. Она позволила бы ему тереться лицом, всю ее вылизать, засунуть ей внутрь пальцы. Думала, что теперь не станет чувствовать себя испорченной. Ее уже испортили. Это просто сделка: ее тело в обмен на его поход в лагерь. Наверняка он захочет рискнуть.

Но Бараз, как и Лара, отказался: «Нет, я не могу так осквернить вас. Простите».

Это было ужаснее всего. После его отказа остальные отказы уже не удивляли. Ни от повара, ни от горничной, ни от садовника. И все же она продолжала просить. Бродила по переходам, заходила в кухни, искала того, кто поддастся на уговоры. Вместо тела теперь предлагала то, чего (как она думала) они могли хотеть. Когда начал расти живот, повитухи пытались заставить ее лежать в постели. «И чего вам неймется? Что вас мучает?»

Эсфирь игнорирует их при любой возможности. Продолжает искать и уговаривать. Мальчишка-конюх. Кормилица. Послание надо передать очень простое: «Уходите немедленно. Как можно дальше». Но все отвечают ей даже без раздумий: «Нет, нет, нет». Изображают жалость. Эсфирь видит, что они смотрят на полосы на ее лице. Издалека шрамы не видны (если бы только она держалась на расстоянии, как положено царице). Вблизи же они напоминают золотистые русла ручьев, бегущих по коричневому песку, и порождают самые разные пересуды. Может быть, это следы от вечных слез – царь выбрал себе горемычную! А может, Эсфирь – наполовину дочь богов, и само солнце отметило ее лучами? Или воительница из тех племен, что метят полосами своих юных воинов? Лишь немногие, самые проницательные, догадываются о ее происхождении. Царь и советник скрыли эту маленькую, но важную деталь.

«Нет, нет». Никто даже не спрашивает, что, собственно, Эсфирь намерена передать. Но она продолжает попытки. Она становится одержима ими, больна. Даже сейчас, когда от массажа у нее немеют ноги, думает, чем можно было бы соблазнить эту повитуху. Раньше Эсфирь не замечала, какие у той голубые глаза, светлые, совсем прозрачные. Нечасто увидишь такие в 462 году до нашей эры. Вдруг это значит, что она мягче других и ее можно уговорить?

Входят еще две повитухи и хлопают в ладоши. Голубоглазая беззвучно встает и выходит.

– Время отдыха, – говорит худая, как будто до этого Эсфирь занималась чем-то другим.

Повитухи добры к ней. Они улыбчивы и говорят ласково. Иногда кажется, что она им на самом деле нравится и для них это не просто работа. Они тоже ей нравятся, хоть и назойливы. Постоянно заняты чем-то, рукава высоко закатаны, чтобы не мешали, а руки вечно что-то делают: стирают и складывают одежду, или набивают перьями подушки, помешивая отвар для припарок с помощью ступни. Они очень деловитые, до странности, и Эсфирь порой думает, что они, наверное, тоже колдуньи. Даже оттенки их кожи (очень разные, от темной глины до слоновой кости) словно подобраны под ее собственный, словно и такая гармония помогает делу. Повитухи приносят утешение.

Одна из них скользит рукой по животу Эсфири. Останавливается, затем продолжает движение.

– Хорошо, – кивает она.

– Что именно?

Часто создание внутри у Эсфири брыкается или дрожит. Но сейчас она чувствует только, как к ее ногам снова приливает кровь.

– Третья рука, – отвечает повитуха. – Все как надо.

Эсфирь непроизвольно улыбается. Похвала приятна: на щеках выступает румянец. Повитухи ведут ее обратно в покои. Эсфири сказали, что она родит царю здорового ребенка. И еще (не так явно), что это мальчик. Первый. Вашти была бесплодна, а у остальных жен рождались только девочки. По крайней мере, те дети, которых царь признал своими, девочки. Он хотел от царицы наследника. И так будет.

Она переступает порог. Шелковые стены, высокая постель, прохлада и тишина, раскрасневшийся мальчик с опахалом в углу. По ступенькам Эсфирь поднимается на кровать, чувствуя себя маленькой и глупой. Как можно даже на миг забыть о поселении? С чего она взяла, что голубоглазая повитуха поддастся на уговоры? Какой же бессильной она стала, от девки из ночных покоев поднявшись до царицы! Она ведь была среди низших. И знает, что в этом есть добродетель, а добродетель хоть и не сила, но сродни силе.

Мальчик у нее внутри толкается. Мальчик в углу машет опахалом. За дверью стража. Ей говорят, что надо поспать. Но она вовсе не устала.

– Теннисных мячиков?

– Теннисных мячиков.

– Ясно. – Лили слушает рассказ Рут, вернее, пытается слушать, а сама в это время ищет возможные опасности в спальне матери: высокая кровать на ножках, на которую нужно взбираться, ковры без антискользящих подложек, камень с острыми краями (мама подпирает им дверь), стопки книг на полу. За прошедшие три недели Рут ослабла. Врач пока не может точно сказать, с чем это связано – с химиотерапией и лучевой терапией или с тем, что лечение не дало результата. И Рут сейчас проще делать вид, что все в порядке. Но Лили знает или догадывается – мама умирает. Прекрасная кожа Рут поблекла. Она все время дома, если не надо в больницу. По вечерам приходят ее друзья, а днем с ней Лили. Она приходит одна по понедельникам, средам и пятницам и с Джун в остальные дни, как сегодня. Лили усадила девочку перед телевизором в гостиной смотреть мультики, а сама пошла заваривать чай. Каждое утро перед тем, как войти в спальню к маме, Лили останавливается у двери и выдыхает. Странно замечать, как меняется человек, которого видишь каждый день. Дочери Лили растут поразительно быстро и все же каждое утро выглядят, как вчера. Каждый раз, когда Лили видит Рут, кажется, будто прошли годы.