Рим. Книга 1. Последний легат - Шимун Врочек

И единая животная тварь, кричащая от наслаждения кровавой забавой, — толпа.

Воин-германец, единственный, кто не опустил головы и взгляда, — вокруг него умирали его товарищи по несчастью, их внутренности вырывали и тут же пожирали звери — не выдержал. Он не был залит кровью, а его спокойствие отпугивало зверей. Лев гнался за одним из людей, германец сделал шаг и закричал на льва. Невероятно, но огромный зверь шарахнулся в сторону. Германец схватил беглеца и подтащил к себе, заставил подняться. Теперь они встали спина к спине. Аплодисменты раздались со всех трибун — варвара оценили.

Германец повернулся и крикнул что-то на своем хрипящем грубом языке. Толпа заревела, ей нравилось его мужество.

— Что? — Я не понял. Кровавая волна спадала, оставляя мерзкий привкус — как выброшенная на берег пена из погибших водорослей и раздутых трупов.

Нумоний Вала повернулся ко мне. Его суровое красивое лицо искажено неким чувством, но спокойно.

— Он просит дать ему оружие. Он хочет умереть в бою.

Достойно. Я чувствую невольное уважение к варвару.

— Он заслужил это, — говорю я.

Нумоний Вала кивает.

— Возможно.

Германец снова что-то кричит. Лев набегает на него, шарахается от пристального взгляда, рычит. Морда зверя в крови. Лев уже не хочет есть, он хочет убивать — он тоже сошел с ума от кровавого безумия арены. Желтые глаза зверя смотрят на единственного оставшегося в живых… Вернее, единственных — потому что кроме воина есть еще и беглец.

В толпе кто-то кричит:

— Дайте ему меч!

Толпа одобрительно гудит. Кто-то, наоборот, требует, чтобы звери наконец убили этих варваров.

Выдержав нужную паузу, встает пропретор Квинтилий Вар. Поднимает руки. Толпа в мгновение ока замирает, слышно только рычание зверей и хруст костей, звуки — звери «ку-ушают». Пропретор обводит амфитеатр взглядом. Тишина застывает — ожидание застывает, как горячее стекло под дуновением мастера принимает форму.

— Я слышал вас, — говорит Квинтилий Вар.

Белизна его тоги режет глаза, уже привыкшие к багряному и красному. Пропретор делает паузу — все замирают. Я жду. Германец ждет. Даже звери, кажется, жрут гораздо тише.

Вар прикрывает глаза, снова открывает.

— Хотите, чтобы этот храбрец был помилован?

До толпы не сразу доходит. Затем:

— Да! — кричат они так, что звери пугаются — поднимают морды и рычат.

Вся арена — весь песок в темных пятнах, он забрызган кровью и внутренностями мертвых людей. Звери пируют. Германец стоит спиной к спине с раненым. Его четкий профиль кажется мне бронзово-чеканным, как у статуи Августа.

— Хорошо, — говорит Вар. Поворачивается к распорядителю игр. — Дайте ему меч. Если он выберется с арены живым… у него будет шанс прославиться.

В этот момент весь амфитеатр обожает Вара, как не обожал никогда до этого — и, возможно, никогда не будет обожать после. Но сейчас он их кумир.

Распорядитель кивает. Спутанные локоны его парика качаются. Он поднимает помятое лицо, по которому пот прочертил полоски, смыв белесый грим. Кивает одному из своих людей, но тот мешкает. Я вижу, как один из львов неторопливо встает и идет к германцу. Я вижу лицо германца — на нем написана надежда. Глаза его горят, в них — ожидание, чудовищное, невозможное.

Я почти люблю сейчас этого варвара. А ведь он мог быть тем, кто убил моего брата. Странное ощущение, да, Гай?

Но что так мешкает распорядитель? Я вскакиваю на ноги. Рядом со мной — Нумоний, он тоже не выдерживает.

— Быстрее! — кричат с трибун.

Лев бежит неторопливо, спокойно — но кажется, что волна ужаса бежит перед ним. Лев никуда не торопится.

Небо над амфитеатром — огромное и высокое, облака закрывают солнце в этот момент. Тень сгущается. Я не верю в приметы, но сейчас…

Распорядитель что-то командует, я не слышу что — но вдруг понимаю, что все: не успели.

Лев неторопливо разбегается. Лапы опускаются на песок, выбивают следы. Бока льва забрызганы кровью.

Я оглядываюсь. Вижу на боку Гортензия Мамурры меч с золоченой рукоятью, ножны украшены камнями, они переливаются на солнце. И понимаю, что не успеваю добраться до меча, вытащить его из ножен у Гортензия и бросить на арену… И все равно делаю шаг.

В следующее мгновение я слышу что-то вроде вздоха. И вижу, как летит в воздухе, кувыркаясь, длинный кавалерийский клинок. Солнце на миг сверкает на красном камне, вделанном в навершие рукояти. Я вижу молодого трибуна (кажется, меня с ним знакомили? Метеллий?), темноволосого, красивого, — с занесенной рукой. Это он бросил свой меч.

Молодец, думаю я. И еще: а я мог успеть!

Затем время ускоряется.

Клинок втыкается в песок перед варваром. Раз. Лев оскаливается и срывается с места. Два. Германец в мгновение ока хватает меч и оказывается вооружен. Три! Лев останавливается — все-таки они довольно трусливы, эти громадные кошки, — затем рычит, оскаливает клыки. Пытается задеть германца лапой. Германец настороже.

Лев, решив, что добыча нелегкая, рычит еще раз, для острастки — мол, мне просто лень, — поворачивается и уходит, не торопясь. Я вижу подушечки его лап, когда он переступает. Германец выдыхает. Берет раненого германца под руку, вздергивает, голова того мотается, он едва может стоять, — и они вместе тащатся к выходу с арены. Медленно и держа меч наготове, германец идет. Справа рычит тигр, он встает и ощеривается. С другой стороны — волки, они поднимают морды и рычат.

Мгновение тянется и тянется.

Они идут. Так, окруженные рычанием и оскалами, германцы добираются до решетки. За ней стоят служители цирка в кожаных балахонах, с крючьями и факелами. Когда германцы оказываются рядом, решетка идет вверх. Скрежет. Служители мгновенно выбегают наружу, выставляют длинные багры-крючья.

Я выдыхаю. Теперь все кончено. Германцы выиграли — на этот раз.

Толпа ревет. Германец, стоя в окружении черных фигур, поднимает меч над головой. Все мы встаем и аплодируем стоя. Браво!

— Браво! — кричу я. Бью в ладоши. Прекрасное представление!

Они — преступники и смертники. Но они заслужили второй шанс.

* * *

Когда мы возвращаемся после обеда, представление в самом разгаре. Но ничего подобного травле пока не происходит.

Схватки унылы. Одни бойцы плохо владеют оружием, их убивают до смешного быстро, другие — типичные варвары, яростные и неудержимые в первом натиске, но скоро выдыхаются. И звон мечей становится только унылей…

Народ на трибунах беседует, всеобщего увлечения уже нет. Сплетни, слухи, приметы, рост цен — вот что волнует зрителей. Так что им есть чем заняться кроме схваток. Разве что те, кто делал ставки, начинают возмущаться, что представление затянулось.