Острота ощущений - Никки Логан

Марк, владелец катера «Ремесленник», протянул Онор, стоящей с рассеянным видом на рифе, последний из привезенных мешков с припасами.

– Спасибо, Марк, – поблагодарила Онор, внезапно осознав, что даже не знает его фамилии. Они знакомы уже четыре года, но она никогда не зада вала ему вопросов о личной жизни – ее это не интересовало. Марк просто был тем парнем, который привозил Онор на остров, а через восемь месяцев увозил обратно перед началом сезона дождей. К чему ей знать его фамилию?

– Эй, Марк! – окликнула его Онор. – Как поживает твоя семья?

Дюжий моряк удивленно замер, а потом ответил:

– Они в порядке, милая. Младшенький скоро пойдет в школу.

Онор сжалась, ожидая, что перед глазами тут же возникнет образ Джастина – каким сын выглядел бы в первый день учебы. Но почему-то этого не случилось.

– Поздравляю!

Онор с удивлением поняла, что произнесла это от всей души, и отвернулась, не обращая внимания на то, что Марк смотрит на нее, наморщив лоб.

Неподалеку матрос-малаец с «Ремесленника» помогал чинить «Игрока», следя за подачей кислорода, пока Роб вел подводную сварку. Ветер трепал густые кудри малайца. Рядом с корпусом катера, под волнами, вспыхивали огоньки сварки и виднелась большая, плавно движущаяся тень.

Роб!

Онор понимала, что нужно отвыкать произносить это имя, не думать об этом человеке. Едва ремонт его катера подойдет к концу, «Ремесленник» сопроводит «Игрока» в док на острове Хом. Там катер починят уже основательно, и Роб возьмет курс на юг, в Перт – туда, где его дом.

Осталось, наверное, еще минут десять, а после она никогда больше не увидит Роба Далтона. Не в силах дожидаться момента расставания, Онор отвернулась, подтянула к себе один из трех мешков с припасами и накинула привязанную к нему веревку на плечо.

– Миссис Брайер! – окликнул ее Марк. – В одном из мешков лежит письмо из департамента по охране окружающей среды. Пришло вчера вечером авиапочтой. Кажется, оно очень важное. Надеюсь, все в порядке?

Письмо? Даже дома Онор редко получала письма. А уж теперь…

– Все хорошо, Марк. Спасибо, что сказал.

Онор нырнула в воду и поплыла через лагуну, буксируя за собой серебристый мешок. Она намеренно плыла медленно, тянула время, надеясь, что, достигнув берега, увидит, как два катера направляются прочь от острова. Тогда она избежит нелов кого прощания с Робом. После всего, что они наговорили друг другу, что еще можно добавить? До чего же вчера тяжело было смотреть, как он плывет к себе на катер, чтобы одному провести там ночь! Его последнюю ночь на Пулу-Килинге. А когда «Ремесленник» час назад показался из-за дальнего конца острова, сердце пронзило такое знакомое острое чувство потери.

Но сейчас, пересекая лагуну, Онор вдруг поняла, что устала жить в скорби. Это так изнурительно. До сего момента она даже не осознавала, как легко себя чувствовала в последние несколько дней, пока на плечи снова не лег привычный тяжелый груз горя.

Онор вытянула мешок на пляж, торопливо открыла и начала в нем рыться. Внимание ее привлекли две вещи: коробка пакетиков с растворимым горячим шоколадом, которой она очень обрадовалась, и свернутый пополам конверт.

Стряхнув воду с ладоней и помахав ими в воздухе, чтобы просушить, Онор вытащила конверт из мешка. Марк оказался прав: письмо от ее руководства. Неужели какие-то нарекания к ее исследованиям?

– Онор!

Она повернулась и замерла, комкая в руках нераспечатанный конверт. Роб выходил из океанских волн. За его спиной было видно, как матрос Марка загружает на борт «Ремесленника» сварочный аппарат.

«Ну вот и пришло время прощаться», – подумала Онор, заставила себя улыбнуться и спросила:

– Починил катер?

Роб посмотрел на горизонт и ответил:

– Что-то мне не нравится погода. Не хочу уезжать…

– Я пережила на этом острове не один шторм. Заросли пизоний в этом случае служат прекрасным укрытием. Да и сегодняшний шторм будет несильным.

Словно опровергая эту ложь, порыв ветра прогнал по пляжу пучки сухих водорослей и взметнул вверх волосы Онор. От прикосновения холодного воздуха, прилетевшего со стороны океана, по ее влажной коже побежали мурашки, а тело сотрясла мелкая дрожь.

– На всякий случай поскорее отнесу припасы в лагерь.

Роб кивнул.

Затем оба заговорили одновременно. Роб улыбнулся:

– Говори ты.

Она переступила с ноги на ногу:

– Я хотела… попрощаться.

Хотя в душе царило смятение, голос Онор звучал ровно – годы притворства не прошли даром.

– С тобой все будет в порядке? – Было понятно, что Роб имеет в виду не только надвигающуюся бурю.

– Да, спасибо за все, – заверила его Онор и мысленно закончила фразу: «Спасибо за десять беспечных дней, за то, что ты у меня был». Так хотелось, чтобы он сейчас прочел ее мысли! И Роб не подвел.

– Для тебя – что угодно, – пристально глядя ей в глаза, ответил он.

Налетел еще один порыв ветра, и Онор зябко обхватила себя руками:

– Прощай!

Роб шагнул ближе и обнял ее прежде, чем она успела возразить. Руки Онор, скрещенные, словно рукава смирительной рубашки, прижались к его твердой груди.

Он наклонился к ее губам, но Онор отвернулась, чтобы избежать последнего поцелуя. Роб даже глазом не моргнул: лишь замер и терпеливо ждал, словно затонувший корабль на морском дне, словно знал, что воля Онор дрогнет.

Так и случилось. Она расслабилась в его руках, еле удерживая конверт трепещущими пальцами, и сама потянулась к Робу. Их губы встретились на полпути друг к другу в нежном поцелуе, от которого у Онор защемило сердце. Этот поцелуй был похож на их первый: нежный, полный обещаний, только этот был с привкусом печали и разбитых надежд.

Онор бессильно обмякла в объятиях Роба. Он углубил поцелуй, и она не могла не ответить тем же. Но затем Онор отпрянула, постаравшись придать своему лицу непроницаемое выражение. А в глазах Роба, наоборот, отразились гнев, боль, неприятие, поражение. Но в его взгляде не было ненависти, за что Онор была очень благодарна – она бы этого не вынесла.

Роб выпрямился, посмотрел в ее бесстрастное лицо и прошептал слова, не предназначавшиеся для ушей Онор, но она их расслышала даже в шуме надвигающегося шторма.

– Обрети небо, Онор.

Роб произнес это беззлобно, вовсе не намереваясь причинить боль, но Онор внезапно ощутила себя выпотрошенной рыбой, потому что понимала: эти слова никогда не сбудутся.

Она, затаив дыхание, смотрела, как Роб направляется к «Игроку». Ее печаль нашла выход в животном стоне, но Онор вскинула подбородок на случай, если Роб обернется. Не хватало еще, чтобы он увидел ее плачущей или бессильно сидящей на песке.