Дорога цариц - Александр Прозоров

— Ты так сказываешь, словно сие есть оскорбление! — тихо рассмеялась Мария.

— Из-за этого я уезжаю от тебя!

— Да… — с грустью кивнула девушка. — А что там, в Великом Новгороде?

— Иван Васильевич особо ценит преданность новгородцев и желает жить среди них. Посему Постельный приказ обязан для него и двора царского все для жизни достойной на Волхове приготовить. А пока государь здесь находится, Постельному приказу надобно еще и здесь о нем позаботиться. Посему дядя решил остаться, а меня на Волхов отослать. Мне он и казну, и дело доверяет. Иным приказчикам не очень…

— Достойное возвышение. Вестимо, Дмитрий Иванович из тебя замену себе готовит!

— Любимая моя… — рассмеялся Борис. — Мой дядя здоровьем не обижен. Он еще нас всех переживет!

— Я же его не хороню, милый. Я ему пущего возвышения супротив нынешнего желаю! — Мария обогнала стольника, встала перед ним: — Я хочу поехать с тобой!

Борис обнял девушку, крепко поцеловал и шепотом ответил:

— Я тоже всей душой желаю, чтобы ты всегда рядом со мною пребывала. Чтобы каждый миг глаза твои видеть, голос твой слышать, уста сахарные целовать. Да токмо как? И украл бы, да друга верного оскорбить боюсь.

— Друга! — хмыкнула Мария. И торопливо добавила: — Он тебе в отцы годится!

— Отцом увидеть и желаю…

Борис хотел сказать что-то еще — но тут его по голове ударила сосновая шишка. Стольник поднял голову и быстро отшатнулся от еще одной. Прищурился, вглядываясь в стену. Подождал. Через некоторое время между зубцами мелькнуло белое лицо — и стольник вскинул руку:

— Ирка, вот я тебе дома устрою!

В ответ послышался задорный смех, и шишки обрушились вниз целыми горстями. Борис схватил Марию за руку, и они бросились бежать, остановившись только на безопасном расстоянии за угловой башней.

— Кто это был? — переведя дух, спросила девушка.

— Да сестренка моя, Ирина, — усмехнулся стольник. — Двенадцать лет токмо исполнилось, глупышка еще. Дитя малое.

— Там с нею еще кто-то мелькал.

— Федор, кто же еще! Они завсегда вместе балуют.

— Наказать бы его, дабы ума-разума добавить.

— Царевича? — вскинул брови Годунов.

— А он царевич? — теперь уже вскинула брови девушка.

— Младший. Сестре моей ровесник.

— Если царевич, тогда лучше мы сами куда подальше пойдем… — опять взяла его за руку Мария, и они двинулись по хорошо натоптанной улице, ведущей к церкви Преображения.

Но в храм молодые люди не пошли: обогнули его, спустились к реке. Мария Скуратова нарвала букет растущих на наволоке полевых цветов, с ними влюбленные опять вернулись в город, вышли на торг.

— Подарок хочу! — внезапно сказала Мария. — Боря, купи мне две ленточки. Синюю и красную.

— Да чего там ленту? Давай я тебе пояс…

— Не нужно пояса, — мотнула головой девушка. — Я хочу ленточки!

Спорить с любимой стольник не стал, но ленты купил не простые, а самые что ни на есть лучшие, дорогие — из драгоценного китайского шелка, переливчатые и нежные. Мария благодарно поцеловала его в щеку, намотала ленты на запястье и снова сплела свои пальцы с пальцами своего суженого.

Так вместе они и вернулись в Александровскую слободу, прошли к дому Малюты Скуратова, ибо царский любимчик получил право построить неподалеку от обители государя собственное подворье, поднялись наверх, миновали сени, повернули в просторную людскую горницу, с двумя столами и множеством обитых бархатом скамеек.

Думный боярин хлопотал здесь, возле разложенных шуб, и очень обрадовался, увидев дочь:

— Ты вовремя вернулась, милая! Государь вельми занят, вести нежданные из земель османских пришли. Посему пира вечером не случится, дома откушаем. А ныне можем и в баньку, попариться.

— Коли к государю на пир мы не пойдем, батюшка, — Мария перебросила вперед свою толстую русую косу и принялась ее неторопливо расплетать, — так, может, боярин Борис тоже у нас откушает?

— Коли боярин Борис не побрезгует, то я его не к ужину, а в баню попариться приглашу. Что скажешь, друже? Составишь мне компанию?

— С радостью, боярин, — приложил руку к груди стольник.

— Это славно! — обрадовался Малюта. — Ну, коли так, то доченьку мою…

И тут боярин осекся, увидев, как Мария, заведя в косу синюю ленточку, неспешно заплетает косу обратно. Он судорожно сглотнул, вытянул палец, приоткрыл рот, но что сказать — так и не нашелся. Девушка же, вплетя ленту в косу, завязала большой бант и окликнула гостя:

— Боря, посмотри! Тебе как, нравится? Правда, красиво?

— А-а-а… — Стольник тоже растерялся от столь нежданного зрелища.

— Неужели плохо? — Мария забросила косу за спину, вскинула подбородок.

— Ничего прекраснее никогда в жизни не видел! — наконец выдавил из себя Борис Годунов, повернулся к хозяину, сделал несколько шагов вперед и опустился на колено: — Не вели казнить, Григорий Емельянович, вели слово молвить! Нет у меня родителей, дабы заместо меня о судьбе моей сговориться, и друг мой лучший, какового за себя послать не побоюсь, ныне передо мной стоит. Иных же сватов сыскать не успею. И потому сам тебя с нижайшим поклоном прошу: отдай в жены мне дщерь свою Марию! Люблю я ее больше жизни своей с того самого мига, как в первый раз увидел! Без нее не мыслю судьбы своей грядущей. Клянусь тебе, боярин, что никаких сил не пожалею, ни крови, ни злата, дабы счастливой ее сделать, дабы никогда в жизни своей ни горя, ни нужды она ни в чем не знала!

— Эк-к… — крякнул Малюта и поднял голову. Встретился с холодным взглядом своей дочери, снова крякнул, повел плечами, глубоко вздохнул и хмуро вопросил: — Чего стоишь, ровно аршин проглотила? На колени!

Он отошел в красный угол, перекрестился на стоящий за лампадой образ, забрал икону и вернулся к молодым людям:

— Слово мое твердое, боярин Борис Федорович! Три года назад обещал я тебе, что коли любовь твоя испытание выдержит, коли верность дщери моей ты в сердце своем сохранишь, то отдам я тебе ее руку. Ты обещание давешнее исполнил, и я свое сдержу. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Благословляю вас, дети мои, на узы твердые, узы вечные. Завтра поутру обручитесь в храме Божием. А как гнездо уютное ты, боярин, совьешь, так и свадьбу сыграем.

— Мы завтра повенчаемся, отец! — вскочила девушка.

— Ты, верно, обезумела от радости, Маруська? — делано засмеялся отец. — Без свадьбы обойтись захотела? Охолонись!

Он обнял дочку и тихонько хлопнул ее сзади чуть ниже пояса:

— К себе ступай, с женихом твоим перемолвиться хочу.

Мария прикусила губу, колеблясь, но все же послушалась и, покинув горницу, поднялась по лестнице наверх. Малюта же обнял стольника, отступил, удерживая за плечи: