Дорога цариц - Александр Прозоров

Молодой царедворец опустился в кресло, тяжело вздохнул, погладил закрытый том расходной книги. В этот миг его глаза закрыли теплые ладошки.

— Не может быть! Мария? — Борис отшвырнул кресло, развернулся и крепко обнял любимую, целуя ее лицо. Девушка смеялась в ответ, подставляя губам подбородок, щеки, лоб. — Наконец-то! Как я по тебе соскучился! Ты одна? Но почему, откуда?

— Я с отцом, — покачала головой девушка. — Государь пожелал узнать, как продвигается строительство. Ближние слуги поехали вместе с ним. Понятно, батюшка среди них. А я с ним. Как я по тебе соскучилась!

Молодые люди снова поцеловались. Но вскоре девушка положила ладони стольнику на грудь:

— Прости, я должна идти. Если, конечно, ты не желаешь, чтобы отец примчался сюда со стражей. — Она снова коснулась губами его губ. — Чем дальше, тем сильнее он беспокоится о моем… благополучии. Увидимся завтра.

Ей хотелось бы поделиться с любимым очень и очень многим. Тем, как много и нудно донимали ее сестры, хвастаясь своей новой знатностью и тяжелыми кошелями в сундуках, как сказывали, что любовь — есть блажь пустая и неразумная. Что думать надобно не о себе, а о детях. Ибо в роду княжеском дети родятся князьями, а в роду худородном — щенятами безродными, и сего никакой любовью будет ужо не поправить. Как сказывали, что она средь родичей знатных замухрышкой окажется, каковой все стыдиться станут. Что стерпится — слюбится, что любовь уходит, а богатство остается…

А еще у нее случилось много новых знакомых: молодых и юных, высоких и низких, смуглых и румяных, и все сплошь — княжичи, княжичи, княжичи… И что иногда ей было очень и очень трудно…

Но какое счастье наконец-то увидеть лицо любимого и прикоснуться к его губам!

Однако отлучаться юной деве куда-то по ночам — есть поступок неуместный. А потому Марии пришлось ограничиться лишь кратким поцелуем и обещанием подарить любимому весь новый день.

Увы, но новый день стал для стольника Годунова даже более хлопотным, нежели предыдущий вечер. Ибо ему потребовалось срочно истребовать из погребов и амбаров все припасы для обширной царской свиты и ее лошадей, отослать на торг людей за новыми продуктами, разобраться с описью вещей, составить роспись затрат для казны — причем делать это самому, ибо никто из приехавших бояр не знал ни местных купцов, ни того, что находилось в амбарах до выгрузки. И плюс к тому надобно было провести государя по стройке, подробно рассказывая, где и что будет срублено, когда и каковых затрат потребует. И этого тоже нельзя было перепоручить никому другому…

Однако день прошел не зря. Вечером, в трапезной, запивая ужин клюквенным киселем, Иван Васильевич неожиданно произнес:

— У тебя на диво толковый племянник, Дмитрий Иванович! Все знает, везде поспевает. Напрасно серебро не разбрасывает, строит красиво. Зело хочется его возвысить, однако же боярин явно на своем месте пребывает. Посему ныне тебя самого хочу спросить, боярин Борис Федорович… Сказывай, какую награду ты получить желаешь за свою расторопность?

Сидящий внизу стола стольник поднялся под многими десятками взглядов, облизнул пересохшие губы:

— Одна токмо у меня просьба, Иван Васильевич… — начал он и запнулся.

— Так сказывай, боярин! — одобрительно улыбнулся царь.

— Прошу тебя, государь… Будь моим дружком на моей свадьбе! — выпалил Борис.

— И просьбы твои мне нравятся, Борис Федорович! — рассмеялся государь. — Казне от нее никакого убытка. А невеста кто?

— Я, государь! — звонко выкрикнула Мария и поднялась со своего места рядом с отцом.

— Так ли это, Малюта?

— Они помолвлены больше полугода назад, Иван Васильевич, — не стал скрывать общеизвестного боярин Скуратов.

— Когда свадьба?

— Когда пожелаешь, государь! — обреченно вскинул руки Малюта. — Теперь ты дружка, тебе решать.

— Послезавтра! — объявил правитель всея Руси. — Повеселимся от души во городе Великом Новгороде!

— Ура-а!!! — Девушка перебежала к стольнику и обняла его сзади за шею, чмокнула в щеку. — Ну наконец-то ты теперь будешь мой!

— Наконец, — согласился Борис.

— Ты что, не рад? — сразу почуяла неладное невеста.

— Я рад, — поморщился стольник и перешел на шепот: — Вот токмо Никитский двор я для нас с тобой отделывал. А теперь он весь царским двором занят. Мне опять некуда тебя привести!

— С тобой… хоть в шалаше! — снова поцеловала его в щеку Мария. — Хоть в шалаше, хоть на лавках, хоть на одной воде и хлебе! Лишь бы ты был рядом. Ни о чем ином более и не мечтаю…

Когда через день Борис Годунов внес свою молодую жену в горницу наверху, там стоял большой шалаш из снопов пшеницы, накрывающий постель из сдвинутых скамеек — правда, прикрытых сверху периной. А на столе, конечно же, стояла крынка с водой и лежала большая круглая буханка ржаного хлеба.

Но Мария, похоже, даже не заметила вынужденной шутки стольника. Она была счастлива.

10 июня 1571 года

Великий Новгород, Ярославово дворище, строительство царского дворца

Строители перекрыли обширную трапезную резными балками, заведя их торцы в пазы на полутораохватных столбах, и теперь спешно настилали тесовый потолок, опасливо поглядывая на сгущающиеся тучи. Всем хотелось закончить работу до дождя.

Стольник Годунов прогуливался по недостроенной зале, притоптывая ногой по белому ровному полутесу. Однако вопреки его опасениям сшитый торец к торцу пол нигде не скрипел и не «играл».

Возле ног мелькнула стремительная тень — Борис еле успел повернуться, как на него обрушилась тяжесть, закружила, завертела…

— Ого-го-го, братишка! Ты теперь женатик!

— Иришка, ты?! — Приказчик крепко обнял девчушку, крутанул уже сам, затем поставил на пол, отступил, рассматривая красотку в парчовом сарафане. — Да тебя просто не узнать!

Перед ним стоял уже не тот розовощекий пупсик, которого он оставил в Александровской слободе больше года назад, а ставшая почти на голову выше ростом, угловатая, тонкорукая девчонка с тощей шеей, большими ушами, впалыми глазами и острыми скулами. Юбка сарафана сильно не доставала до пола, демонстрируя болезненно тощие лодыжки в войлочных туфельках.

— Не узнать, — еще раз повторил стольник. — Но как ты здесь, откуда?

— С Федькой вперед удрали, — указала головой назад девушка. — С царским обозом тащиться тоска смертная! Вот мы с заводными и сорвались.

— Мое почтение, царевич, — поклонился четырнадцатилетнему мальчугану стольник.

Того облачала атласная рубаха, синие полотняные штаны, бежевые лайковые сапоги. Признать в пареньке знатного отпрыска можно было разве что по широкому поясу с глубоким тиснением и широкими золотыми клепками.

— Хорошего дня, боярин! — вскинул руку сын Ивана Васильевича. — Скажи, тут гулянья какие-то есть? Хотим успеть хоть как-то развлечься, пока батюшка со своими назиданиями не появился!