Аслан и Людмила - Дмитрий Вересов

Но чем дальше она уходила от того песчаного берега, где оставила его лежать, тем, казалось, сильнее затягивалась на шее петля. Так нельзя. Это неправильно. Надо найти людей, чтобы помогли его вытащить отсюда. Надо только найти людей!

Она решила все-таки пробраться вдоль берега еще хоть чуть-чуть. Если вдруг встретится какой-нибудь пляж или бухточка, в которой можно купаться, то тропинку от нее найти будет несложно.

Но сложно оказалось продвигаться вдоль этого дикого и совершенно исхоженного берега. Песок был только в том месте, в котором они выбрались на берег. А здесь, сколько она шла, дно все время было илистое, противное. Вряд ли здесь можно было купаться. И она шла и шла. Иногда по колено в воде, обходя растущие в воде камыши. Иногда продираясь сквозь кустарник. Но ничего вокруг не менялось.

Солнце стояло высоко. Мила не понимала что ей делать дальше. Села на поваленное дерево и стала ждать. Может быть, и моторка еще проплывет… Заурчало в животе. Хотелось есть. Голова слегка кружилась от бессонной ночи и последующих потрясений.

Она сидела, забравшись на бревно с ногами. Обхватила колени. Положила на них подбородок. Надо как-то собраться с мыслями. Она никак не могла осознать, что еще вчера, да что там, еще на рассвете у нее была совершенно другая жизнь. А потом вдруг все изменилось. Что же это было? Очередной теракт? Но никакого взрыва не было. Зато был какой-то черный, с бандитской мордой. Который хочет остаться в тени… Да… Зачем тогда он меня вытащил? Но ведь он сначала хотел от меня избавиться. И лягался. А почему тогда спас? Странный для террориста поступок.

Мы так привыкли жить в своих безопасных норках, ездить по сигналу светофоров, тормозить на красный, покупать в супермаркете филе и все готовенькое к употреблению, делать прививки от всех болезней, принимать анальгин от головной боли, в любую минуту звонить по мобильному. А стоит на один шаг отступить от проложенной дороги — и все, ты ощущаешь себя муравьем. Вот нету у меня ни мобильника, ни туфель — и все. Никакой независимости и самостоятельности.

Это нам только кажется, что мы хозяева своей судьбы. А ведь каждую минуту то, что мы себе придумали, может дать сбой. Да что там — наступишь в один прекрасный день на канализационный люк, а он окажется открытым. И всем привет.

Нечто похожее произошло и с ней. Вода. Коварная вода, которую она с детства не любила, оказывается, отвечала ей взаимностью. Какой кошмар она пережила. Она уже успела попрощаться с жизнью. И не просто для красного словца. А на самом деле. В этом вся разница. Если бы не оказалось рядом этого мужика, она бы сейчас здесь не ходила. И в этом заключалась единственная непреложная на данный момент истина. Она обязана ему жизнью. Так же, как она обязана жизнью матери. А разве маму бы ей пришло в голову бросить одну в лесу, с кровавой раной?

А он там лежит. Ему плохо. Один. Разве она смеет оставлять в таком положении человека, который ее спас. И как он доплыл? Где же он так поранился?.. Можно тихонько вернуться. Благо с дороги тут не собьешься. Все — по берегу. А там уже осторожно обогнуть поверху и подкрасться с тыла.

И что? Сама себе возразила. Так и будем сидеть, от людей прятаться? Надо придумать, как ему помочь. Какой смысл возвращаться? Если возвращаться, так с бинтами, обезболивающим и носилками. А так-то зачем?

Да. Задача ясна.

Мила встала, потянулась. И решила во чтобы то ни стало выйти к людям. А значит — вперед, вглубь, в лес.

Босиком по лесу ходить — удовольствие сомнительное. Вот уже который раз она шипела от боли, накалываясь на прямо таки специально заготовленные для нее острые сучки. «Если так дело пойдет, то я в конце концов не смогу идти». Лопухи, что ли, травой привязать?.. Она потянулась рукой к жирному пушистому лопуху, завернула им стопу, как портянкой, и принялась привязывать длинными сочными травинками. Но они безбожно рвались, стоило их только завязать узлом. На пятой попытке она сломалась. Так не получится. Мила стала лихорадочно шарить глазами вокруг, пока не наткнулась на свой собственный болтающийся на одном бедре обрывок платья.

Она взяла в руки подол и, уже ни о чем не жалея, оторвала длинный узкий лоскут. Его порвала надвое. Им и завязала. Получилось очень даже ничего. Мягко и уютно.

Ровно через пять шагов удобные лиственные тапочки превратились в обвисшие лохмотья. Пришлось оборвать. Она взяла веревочки, получившиеся из оторванной от платья материи и завязала ими пальцы на ногах. Хоть чуть-чуть поменьше будут чувствовать.

Пошла дальше. Пригибаясь под ветками и разводя их в стороны руками. Солнечные лучи сюда, наверно, никогда и не попадали. Здесь под ногами практически ничего не было. Негустой папоротник и влажная земля. Мешали только завалы тонких, согнутых в дугу стволов. Ей все время приходилось перешагивать через них, а через высокие перебираться. Голые ноги уже были основательно исцарапаны. Подол свой она завязала узлом, потому что он то и дело зацеплялся за колючие ветки.

Она в очередной раз занесла ногу над мешающей веткой. А когда собиралась опустить, перекинув через препятствие, ей почудилось какое-то движение. Она быстро выхватила его глазами и окаменела. Прямо из-под ее еще не поставленной на землю ноги, обмотанной почти разорвавшимся в клочья лопухом, струилась черно-серая лента змеи.

Мила завизжала так, что на какое-то время оглохла. Обеими руками она обхватила голову, визжала и пятилась.

Потом она помнила только, как хлестали по лицу ветки. Как она задыхалась от бега с препятствиями, как болели ноги, исцарапанные мерзкими непроходимыми прибрежными зарослями. Она вылетела к воде и остановилась. Зашла по колено и умылась, все еще тяжело дыша. Потом, не задерживаясь, понеслась по всему пройденному ею пути обратно. По кромке воды, туда, где она оставила беспомощного человека. А в этом мерзком лесу только ляг — и на тебя сразу наползут, ужалят, убьют.

А он там один! Дура я, дура! Обиделась, видите ли. Боже мой! Только бы он был жив! Только бы с ним все было в порядке!

Она уже, кажется, узнавала места. Здесь лес из лиственного постепенно становился суше. Там где они с ним были, стояли сосны. Это она точно помнила. Завидев оранжевые сосновые стволы, она забрала резко в глубину берега. Ей нужно было его обойти, чтобы он ее не заметил. Она сбавила скорость и тихонько, стараясь не наступать на ветки, как в любимых с детства книжках про индейцев, стала приближаться к тому месту, где его оставила.

Почти не дыша, она выглянула из-за сосны на песчаный пляж.

Но там никого не было.

А о том, что место она не перепутала, говорило темное пятно крови на белом песке.

О, споры! Вы, что неизбежны,

Как хлеб, мы нудно вас жуем,

Солдаты! люди! будьте нежны

С незлобивым своим ружьем,

Не разрешайте спора кровью, —

Ведь спор ничем не разрешим.