Резидентура. Я служил вместе с Путиным - Алексей Ростовцев

У читателя может сложиться мнение, что советские чекисты стремились поддерживать деловые и дружеские контакты только с руководством немецких друзей. Это не совсем так, точнее, совсем не так. Контакты устанавливались и поддерживались в первую очередь с руководителями оперативных подразделений и рядовыми сотрудниками, а также с Народной полицией на всех уровнях.

В разведке любое дело начинается с наводки. Наводка – это какой-то материал на какое-то лицо, представляющее интерес для разведки. В ГДР имел право приехать с Запада любой иностранец, выехать же из ГДР на Запад могли только пенсионеры да чиновники, командируемые по линии Внешторга. Постепенно круг лиц, выезжающих на Запад, все более расширялся. Для получения разрешения на выезд или на въезд надо было заполнить специальный бланк-заявление (по-немецки антраг). Вот эти антраги и были главными наводками. Антраги к нам поступали как из полиции, так и из подразделений МГБ. При получении антрагов приходилось учитывать то обстоятельство, что разведка друзей тоже охотилась за ними. Пятнадцатый отдел Галльского окружного управления МГБ, занимавшийся разведкой, насчитывал более пятидесяти человек. Объекты проникновения и задачи у него были те же, что и у нас. Если сказать честно, то наша маломощная группа просто путалась под ногами у великолепной и могущественной разведки друзей. Военным контрразведчикам (особистам) было куда легче. Они разрабатывали и сажали вместе с контрразведкой немецких друзей одних и тех же шпионов, а славу делили пополам. Мы же были друзьям-конкурентами, и не стоило рассчитывать на то, что их разведка будет отдавать нам стоящие наводки. Хорошие наводки ей самой были нужны. Разведка друзей могла сделать установку на интересующего нас человека, жителя, скажем, ФРГ или Западного Берлина, а это была существенная помощь. Для получения наводок мы использовали главным образом контрразведывательные подразделения окружного управления МГБ, районные отделы МГБ и полиции. Друзья делали также установки на интересующих нас граждан ГДР, вели за ними наружное наблюдение, осуществляли оперативно-технические мероприятия в отношении разрабатываемых нами лиц. А для того, чтобы эта работа выполнялась быстро и качественно, с друзьями надо бы ло дружить.

Я мог бы рассказать о многих десятках совместных охот, рыбалок, экскурсий, пикников и просто посиделок. Особенно запомнилась рыбалка, состоявшаяся осенью 1972 года на большом озере у местечка Зеебург в двадцати километрах от Галле. Поймали мы с немцами одного на всех полосатого окунька. Погода стояла холодная, ветреная, и рыба уже не хотела ловиться. Каждый сфотографировался с пойманной рыбкой, после чего мы развели костер и стали жарить шашлыки. Для поддержания огня отламывали и отпиливали от деревьев сухие сучья. Попутно выпили ящик водки и пару ящиков доброго пива. От той рыбалки у меня осталось много фото. Самое веселое из них то, где один из моих коллег пилит, сидя на дереве, сук, на котором сидит. Помнится, немцы вовремя сняли его с дерева. После шашлыков зашли в какой-то кабачок, где продолжили пиршество. Ели, пили, пели советские и немецкие песни, травили анекдоты. Вместе с нами хохотал и пел хозяин кабачка. Он говорил, что так весело в его заведении не было с сорок пятого года. В память о том хмуром осеннем дне я храню грамоту о присвоении мне звания почетного рыбака ГДР и значок с изображением серебряной рыбки. Разных почетных значков у меня целая коллекция. Однажды немцы провели по пьяной лавочке щутейное партсобрание и приняли меня в члены Социалистической единой партии Германии. Поэтому имеется в моей коллекции и партийный значок члена СЕПГ.

Есть в Берлине отель «Беролина». В 60-х годах я и мои коллеги провели там сотни встреч с западной агентурой. «Беролину» мы называли «родным домом». В 70-х и 80-х годах таким «родным домом» стал для нас 38-этажный небоскреб на Александрплатц – отель «Штадт Берлин». Почему встречи с западной агентурой очень часто приходилось проводить в столице ГДР? Дело в том, что любой западный немец и любой житель Западного Берлина могли выйти в Восточный Берлин без предварительного оформления виз. Этой лазейкой широко пользовались для встреч немцы, имевшие родственников по обе стороны границы. Мы, по сути дела, подстраивались под таких немцев. Все номера для встреч с агентурой заказывали для нас немецкий друзья. «Родным домом» в периоды ярмарок становился для нас и лейпцигский «Интеротель».

Читатель может спросить: выходит, немцы знали всю нашу агентуру в обеих частях Германии? Да, знали. Если не всю, то почти всю. Степень взаимного доверия была очень высокой. К чести немцев надо сказать, что они нас ни разу не предали. Мы тоже знали многие их секреты, как служебные, так и государственные, и старались блюсти эти тайны, как наши собственные.

С добрым чувством я вспоминаю сотрудничество с подразделениями МГБ, не имевшими прямого отношения к оперативной деятельности. Друзья ремонтировали наши служебные помещения и наши квартиры, обставляли их мебелью и бытовой техникой. Естественно, все это делалось в рамках соответствующего соглашения, подписанного Андроповым и Мильке. В Советском Союзе тоже работало подразделение немецких чекистов, которое обеспечивало в контрразведывательном плане свою колонию. Им помогал КГБ. Однако, немцев в Союзе было примерно в сто раз меньше, чем нас в ГДР.

Все сотрудники советской разведки, когда-либо работавшие в Галле, помнят Пауля Гросера, начальника автохозяйства управления МГБ. В быту мы звали его просто Пашкой. Конечно, у нас было в Берлине свое автохозяйство, где наши оперативные машины ремонтировались и проходили положенные техосмотры. Но до Берлина от Галле почти двести километров, а мелкие поломки возникали чуть ли не каждый божий день. Между тем разведчик без колес не разведчик. Состояние постоянной мобильности нам обеспечивал Пашка со своей командой шоферов и слесарей. Пашку мы уважали за надежность, основательность и умение держать язык за зубами. По вечерам он любил гулять по-немецки. Гулять по-немецки – значит часами сидеть или стоять у открытого окна своей квартиры, положив локти на подоконник, смотреть на улицу и принимать активное участие в ее жизни. В том, что гуляющий по-немецки все видит и запоминает, я однажды убедился на собственном опыте. Взял в машину в одном из тихих переулков агента, чтобы вместе с ним поехать на дело, а ровно через неделю на том же самом месте и в то же самое время снова встретился с тем же агентом. Немедленно последовал звонок в полицию: кому-то из обывателей наши встречи не без основания показались подозрительными. Так вот: когда мы в конце трудовой недели отправлялись в кабачок «У Марты», чтобы снять стресс, Пашка, гулявший по-немецки, неизбежно возникал на нашем пути. «Пашка, пошли!» – кричали мы ему, и через минуту он уже бодро шагал с нами к заветной цели. Русское слово «пошли» у него ассоциировалось только с выпивкой. Бывший десантник гитлеровского вермахта, он мог выпить много и никогда не пьянел. Каждому вновь прибывшему нашему сотруднику объяснял, что против России не воевал, а наводил порядок в Греции. Он был у меня в гостях в Москве и довольно часто звонил мне, когда я стал пенсионером. Незадолго до смерти он сказал по телефону такие слова:

– Знаешь, Арнольд, я прожил долгую жизнь и много чего повидал, но большего дерьма, чем капитализм, не видел.

– Стоит ли памятник Ленину в Айслебене? – спросил я.