Дебютная постановка. Том 2 - Александра Маринина

неплохо. Он рассказал и про девушку из кордебалета, и про ее жениха – переводчика с французского, и про ее друзей с «высокими» связями, и про долгие, но совершенно бесплодные разговоры с богемным окружением Владилена Астахова.

– Уйму времени потратили, целый месяц возились, и все впустую. Версию с балериной и ее ухажерами пришлось бросить, потому что нас заткнули, там выходы на такие сферы светили, что лучше не соваться, – Абрамян выразительно посмотрел на лейтенанта.

– Вам запретили работать в этом направлении?

– Ну что ты, впрямую никто ничего не запрещал, но дали понять, что это крайне нежелательно. Дело забрали у Дергунова, первого следователя, передали Полынцеву. Мы, честно говоря, тогда немного растерялись, других-то версий у нас не было. А тут твой дядька подсуетился, очень вовремя получилось. Благодаря ему и раскрыли.

Абрамян вдруг осекся и отвел глаза.

– Тебе отец говорил? Или ты не в курсе?

– Говорил.

– Ну слава богу, – с видимым облегчением выдохнул Александр Геворкович. – А то я ляпнул не подумавши, а потом вспомнил, что Коля с самого начала просил меня не распространяться насчет Михаила. Не хотел, чтобы в семье знали, особенно ты и Татьяна Степановна. Вот я и молчал. Давно он тебе сказал?

– Давно. Я тогда только-только из Омска вернулся.

– Ну дает Колька! Вот кто умеет держать язык за зубами и не болтать! Ему бы не в кадрах штаны протирать, а в разведке служить. Столько лет таился! Зря он в свое время из розыска ушел, такому, как он, самое место среди нас.

Абрамян восхищенно присвистнул и опрокинул очередную стопку.

– Как там Мишка-то? – спросил он с неподдельным интересом. – Твой отец вроде говорил, что он в Красноярске?

– Да. Собирается через год-полтора возвращаться.

– И как у него карьера? Небось в гору пошла? Такому палец в рот не клади, откусит не только руку, но и кресло, в котором владелец той руки посиживает.

В голосе Абрамяна отчетливо слышалась неприязнь.

– Вроде бы у него все хорошо складывается, – аккуратно ответил Юра. – Знаете, когда папа рассказал мне, что это дядя Миша фактически раскрыл убийство Астахова, я даже удивился: если человек так легко может найти преступника, не сходя с места, то почему он ушел со следственной работы? У него ведь должно было хорошо получаться. Может, даже стал бы таким же, как Полынцев. А он ушел в замполиты, это ж тоска смертная…

– А ты у отца спроси.

– Спрашивал, – вздохнул Юра.

– И что он ответил?

– Ничего. Перевел разговор на другую тему, и я сообразил, что он не хочет отвечать.

Александр Геворкович помолчал, собирая хлебной корочкой вкусный соус с тарелки, на которой от свежеприготовленного карпа остались только кости.

– Правильно, что не хочет говорить. Семейное дело, поносить друг друга не годится. Ну а я не член вашей семьи, мне можно. Мишке вашему нельзя работать следователем, он людей не любит. Презирает их. Считает себя выше всех, умнее и бесится, что никто этого не замечает, никто его не ценит. Потому и пошел в политико-воспитательную работу. Ему власть нужна, а не справедливость. Ради того, чтобы самому возвыситься, он пойдет на любую подлость, соврет, подставит. Будет улыбаться тебе в глаза, кивать, изображать понимание и поддержку, а сам втихую за твоей спиной гадость сочинит и сделает. Ни перед чем не остановится, если это даст ему в руки еще один крохотный кусочек власти.

Юра ошеломленно слушал и не верил. Неужели дядя Миша такой? Да нет, не может быть! Наверное, Александр Геворкович многовато выпил…

– То, что он тогда сумел вычислить убийцу, это чистая случайность. Просто повезло. Никаких талантов, нужных для опера или следователя, у Мишки не было и нет. Извини, парень, если тебе неприятно это слышать, но ты спросил – я ответил. Всегда лучше знать, с кем имеешь дело.

– А… – Юрий замялся, – отец тоже так думает? Или это только ваше мнение?

Абрамян назидательно поднял палец:

– Твой отец – очень умный человек. Зануда изрядная, конечно, долбит и долбит годами в одну точку, пока не выдолбит того, что ему надо. Меня до самых костей прогрыз насчет образования, мол, не те сейчас пошли преступники, чтобы достаточно было азбуку выучить – и можно ловить. Я его, конечно, к такой-то матери посылал, считал, что он сильно перегибает. А годы прошли – и вижу: прав он был, когда носился со своими идеями. Особенно когда меня на ОБХСС назначили. Вот тут-то я на собственной шкуре все и прочувствовал. Когда Астахова убили и сразу раскрыть не смогли, твой отец знаешь сколько докладных и всяких прочих бумаг накатал, дескать, необходимо повышать образовательный уровень кадрового состава, самые запутанные нераскрытые дела в пример приводил, особенно на Астахова нажимал, потому что его Брежнев очень уважал. Отец надеялся, что на этом можно сыграть… Да что говорить! Колька про людей много чего понимает, иначе не поднялся бы на такую должность. Он про своего брательника все отлично знает. Просто тебе не говорит. Родня все-таки, зачем напряжение поднимать. Но ты ему не рассказывай, что я тут с тобой разболтался, а то расстроится.

– Конечно, – кивнул Юра.

– А тетушка твоя, Ниночка, как поживает? Замуж вышла, поди?

– Вышла, ага. Даже дочку родила.

– И кого осчастливила? Эх, какая была девушка! – Абрамян мечтательно улыбнулся и причмокнул. – Был бы в те годы холостым – сам бы женился на ней. Сколько ей было, когда я в последний раз приходил к вам в гости?

– Я был в девятом классе, значит… – Юра быстро подсчитал, – ей было двадцать шесть.

– И где она теперь? Все с малолетками возится?

– Ага, только теперь в службе профилактики.

– А муж у нее кто? Из наших, милицейских?

– Нет, он в театре работает.

– Артист, что ли?

– Ну… такой, не выдающийся. На третьих ролях. «Кушать подано» или «Гонец из Пизы прибыл». Зато профорг труппы.

– Ясненько. И как с ним живется? Находят общий язык?

– Конечно, – Юра немало удивился вопросу. – Иначе зачем бы они женились?

– Ну, мало ли, – туманно откликнулся Абрамян. – Всякие обстоятельства бывают. Помнится, тогда, на деле Астахова, я чуть с ума не сошел, пока общался со всеми этими театральными и оперными деятелями. С ними же невозможно нормально разговаривать!

Юрий сообразил, что в этом месте нужно сыграть удивление. Удивляться-то было нечему, отец во всех подробностях пересказал ему все разговоры, которые он в те дни вел с Абрамяном. И про кантилену, и про верхнее до, и про то, как раздражало все это оперативника, как он злился и негодовал.

– Это как? Почему невозможно?

– А ты сам попробуй. Спросишь у них, например, кто мог желать