Страх. Почему мы неправильно оцениваем риски, живя в самое безопасное время в истории - Дэн Гарднер

Сила личных историй объясняет стандартный формат, который преимущественно используют в газетных статьях и телевизионных передачах: представить главного героя с историей, способной вызвать интерес и участие аудитории, связать эту историю с более глобальной темой, обсудить эту тему со статистикой и анализом, завершить все возвратом к главному герою. Это пилюля в сладкой оболочке, и когда она сделана качественно, это наивысшее мастерство журналиста. Этот формат эмоционально увлекает читателя, но при этом предлагает интеллектуальное содержание, необходимое, чтобы поднять вопрос. К сожалению, гораздо проще бывает рассказать трогательную историю и на этом остановиться. Самое приятное – для ленивого журналиста, – что история без аналитики привлечет внимание аудитории точно так же, как и история с отличным анализом.

Людям нравятся истории о людях. Мы любим рассказывать истории и слушать их. Это универсальное человеческое качество, что заставляет эволюцион­ных психологов предположить: оно заложено в нас от природы. Но чтобы это было правдой, рассказывание и прослушивание историй должно давать нам эволюционное преимущество. И такое преимущество есть. Во-первых, это отличный способ распространения информации, благодаря которому люди получают возможность использовать опыт друг друга. Во-вторых, это процесс социального характера. Роберт Данбар из Университета Ливерпуля отметил, что, хотя шимпанзе не рассказывают истории, ежедневно они проводят до 20% времени за чисткой меха друг друга. Это говорит не о чистоплотности, а о социальности этих животных. Груминг – это способ шимпанзе и других видов приматов формировать и поддерживать персональные связи. Подобно шимпанзе, люди – социальные приматы. Но наши далекие предки жили в более крупных сообществах, чем шимпанзе, и если бы Homo sapiens формировали персональные связи так же, как это делают приматы, на это уходила бы половина дня. А вот разговаривать можно одновременно со многими. Можно даже заниматься чем-то еще во время разговора. Благодаря этому вербальное общение идеально заменяет чистку меха. Как отмечает Роберт Данбар, анализ повседневных разговоров современных людей показывает, что они редко носят образовательный или воспитательный характер. В большинстве случаев это просто дружеская болтовня: люди рассказывают истории о людях.

Помимо прочего, рассказывание историй может быть отличной формой репетиции. По мнению философа Дениса Даттона: «Когда для того, чтобы выжить, требуется взаимодействовать с враждебной внешней средой, а также с представителями своего вида, как дружелюбными, так и враждебными, воображение, которое готовит мозг к следующему вызову, играет огромную роль. В рамках этой модели рассказывание историй сродни проведению многочисленных экспериментов: оно позволяет представить, к каким последствиям могут привести те или иные действия. Несмотря на то что повествование может быть связано с проблемами внешнего мира, привычная его сфера, как говорил еще Аристотель, – это область человеческих взаимоотношений». Шекспир может рассказать нам о психологии не хуже любого психолога, именно поэтому его произведения вызывают в нас такой отклик. Когда любовь Отелло к Дездемоне превращается в ненависть из-за гнусных нашептываний Яго, а ненависть приводит к убийству, мы чувствуем: да, так могло случиться. Ослепленный ревностью и недоверием человек способен на такое. Это правда.

Тем не менее истории могут не быть правдой или быть полуправдой. Истории, которые привели к запрету силиконовых грудных имплантов, были глубоко личными и болезненными. Кроме того, их было много. Казалось очевидным, что импланты вызывают различные заболевания. Это выглядело правдой на уровне чувств. Так утверждал наш Внутренний голос. Как сказал Коки Робертс в программе Nightline на канале ABC News: «У нас перед глазами примеры бесчисленного множества женщин, у которых грудные импланты и которые при этом жалуются на нестерпимую боль. Возможно ли, что все они ошибаются?»

Ответ на его вопрос: возможно. «На момент запрета грудных имплантов в США проживали около 100 миллионов взрослых женщин. Из них примерно 1% имели импланты и из них 1% – заболевания соединительной ткани. Так что даже по чистой случайности два этих фактора могли совпасть у 10 тысяч женщин», – отмечает Марсия Анджелл. Печальные истории женщин с грудными имплантами, которые при этом страдают от заболеваний соединительной ткани, не являются – и не могут являться – подтверждением того, что импланты вызывают эти заболевания. Нужно было провести эпидемиологические исследования, чтобы выяснить, является ли число заболеваний среди женщин с имплантами более высоким, чем среди женщин без имплантов. Если бы выяснилось, что это так, это все равно не стало бы неопровержимым доказательством причинно-следственной связи между имплантами и заболеваниями, – они могли быть связаны через третий фактор. Но это стало бы основанием для дальнейшего изучения этого вопроса. К сожалению, эпидемиологические исследования не проводились. Ученые, возражавшие против запрета имплантов, неоднократно к ним призывали. Как и FDA, которое утверждало, что запрет имплантов наложен на тот период, пока ведомство ждет заключения эпидемиологов. Риск еще не подтвержден, подчеркивали в FDA. Доказательств нет. Это выводило из себя активистов, лозунгом которых стали слова: «Мы и есть доказательства!» В их искренности не было сомнений, но страсть и боль не могут заменить разум, а разум говорил, что доказательств нет.

Истории – это не данные, любят повторять ученые. Истории могут быть просвещающими, как у Шекспира. Они могут обращать наше внимание на темы, требующие научного изучения. Множество историй о грудных имплантах, якобы вызывающих болезни, несомненно, были основанием для тщательного исследования. При этом истории ничего не доказывают. Доказательствами служат только данные – корректно собранные и проанализированные.

Так было всегда, но прогресс в области науки и техники делает это утверждение еще более актуальным. Сегодня мы способны проводить измерения в микронах и световых годах, определять состав в частях на миллиард. Информации и цифр становится все больше. И чтобы действительно понимать, о чем эта информация, от нас требуется гораздо больше, чем просто рассказывать истории.

К сожалению, наш Внутренний голос не совершенствует навык обращения с цифрами. Поскольку наша интуиция формировалась в период бивачных костров и копий, мы обращаемся с историями эффективнее, чем с цифрами. Нейробиолог Станислас Деан из Коллеж де Франс отмечает, что разные животные – от дельфинов до крыс – имеют базовое понимание чисел. Они легко могут отличить два от четырех и «владеют элементарными навыками сложения и вычитания». Однако по мере увеличения значения чисел их способности резко снижаются. Им требуется гораздо больше времени и усилий, чтобы понять и использовать числа шесть и семь.

Как выяснилось, внутренний навык обращения с числами у человека не намного лучше, чем у крыс или дельфинов. По словам Деана: «Мы медленнее вычисляем результат, когда нужно сложить, например, 4 и 5, чем 2 и 3». Аналогично тому как животному требуется время на осознание разницы между близкими числительными, например 7 и 8, «нам требуется больше времени, чтобы определить, что 9 больше 8, чем на то, что 9 больше 2». Конечно, человек обладает интеллектом и он преодолевает этот этап, однако то, сколько усилий требуется любому школьнику на запоминание таблицы умножения, служит напоминанием об ограничениях нашей природной способности обращения с цифрами. «Печально, но факт: нормальное человеческое состояние – это неумение оперировать числами, и требуется приложить немало усилий, чтобы этому научиться», – пишет Станислас Деан.