Соблазненные одиночеством - Николай Фохт

class="p1">И засмеялась, как будто шутка.

— Да нет, я вроде быстро.

— А почему ты не в халате? Я же говорю он мой. Не генерала.

— Я понял.

— Так в чем дело?

— Я хотел бы сначала кино посмотреть.

— Ишь ты какой. Труженик кабельного телевидения. А без кино никак нельзя?

— Нельзя.

— Ну и хорошо. Надень халат и пойдем в спальню — там есть еще видак, для особых случаев.

— В спальню так в спальню.

— А халат?

— Без халата никак нельзя?

— Без халата как раз очень хорошо.

— Нут так пошли, в спальне разберемся.

— У тебя в сумке что, всякие мужские мелочи?

— Там еще кассеты. Нам же все надо просмотреть.

— А тебя красивые родители не хватятся?

— Они в командировке. В Тунисе.

— Красный крест?

— Да нет, типа круиза — работают в медточке туристического лайнера.

— Ну вот, я тебя и пожалею — как мама. Ну чего ждешь. Ты обещал без халата.

— Сейчас, сумку поставлю…

— Ну.

— Сейчас.

— Ты стесняешься. Не стесняйся. Хочешь, я первая?

— Хочу.

— На. Может хоть рубашку снимешь. Или лучше джинсы — без рубашки я тебя уже видела. Ты куда.

— Я кассету поставлю. Это не помешает. Садитесь на кровать. Я сейчас.

— Легла.

— Вам видно?

— Слушай, девушка перед тобой голая лежит, готовая, можно сказать, на любые свершения, а ты мало того, что халат не надеваешь, еще и "выкаешь".

— Лена, тебе видно экран.

— Гера, мне видно экран.

— Ну, поехали.

— Это тебя возбудит?

— Несомненно. Тебя тоже.

Они смотрят телевизор. Гера рассеянно. Лена все внимательнее и внимательнее. Она убирает руку с его бедра, присаживается на кровати.

— Что это?

— Кино.

— Какое к черту кино. На той кассете другое было. Что это за тетки.

— Разные.

— Постой, а это — ты?

— Ну да.

— Ты ее ебёшь?

— Угу. Вот такое кино. Эротическое.

— Что это?

— Это мой бизнес. Это мое искусство. Пока такое.

— Я не понимаю.

— Очень просто. Наснимал несколько кассет. На них — известные женщины из нашего, сами знаете, престижного района. Или жены очень известных людей. Сняты, как ты заметила, в очень интересных ситуациях. Все, без исключения.

— Ты это хочешь показать по телевидению?

— Могу.

— А как ты их снимал? Ты больной, Герасим?

— Я их снимал очень просто. Вот этой специальной бесшумной камерой с широкоугольным объективом — в сумке. Это называется, скрытой камерой. Самое трудное, подгадать момент, когда они одни. Когда им одиноко, вернее. Дальше — дело техники. У каждой есть пунктик. Большинство — на сексе. Жена одного нашего очень известного телеведущего скрытая лесбиянка. Хочет, а никак не получается — боится. Вот ей я сказал, что голубой. А голубой, как женщина. Если перепихнуться с педиком — почти с женщиной. Она согласилась. У другой, нашей депутатши, давно сын умер. Он сейчас был бы как я. Короче, Эдипов комплекс — дальше точно по Еврипиду. И так далее.

— И что дальше, сука?

— Дальше разное. Деньги, услуги. Власть. Власть искусства, так сказать.

— Мудак ты. Ты меня тоже снимал?

— Конечно. Кроме того, что у вас голос узнаваемый, вас можно узнать, по лицу. И телу.

— Не хами.

— Не хамлю, констатирую. Я вас почему трахать не стал?

— Потому что ты пидарас.

— Нет. Потому, что мне вас вдруг очень захотелось. А это было бы не честно, не по правилам.

— Какие у подонка правила.

— Почему подонка? Я занимаюсь своим делом. Чем моя работа хуже, чем была ваша?

— Заткнись.

— Заткнусь. Ты сама рассказала, как поступила в училище. Догадываюсь, как ты получала и отрабатывала свои роли. Ты своей блядской натуре не изменила, даже когда прославилась. Выбрала гэбэшника геморойного. Ты в театре, на экране играла принцессу, девушку с трудной, но честной любовью, а в жизни была шлюхой. Как насчет гения и злодейства?

— Что дальше?

— Два варианта. Или ты мне платишь деньги за эту кассету, или я продаю ее. На телевидение. Наше. Туда ведь действительно пришел богатый… Настоящий отморозок — он этой кассете цену знает. Он действительно закупил вагон порнухи. Порнуху будут смотреть, нам на ночное время будут давать рекламу такую, что первой программе не снилась. А нас в деле только двое — сверхприбыль. И его никто не остановит — он будет показывать, что захочет. И помогать ему будут мои любительские фильмы — там, я говорил, много занятных и очень влиятельных лиц. Мы действительно затеяли большой бизнес, большое телевидение.

— Сколько?

— Три тысячи долларов.

— У меня нету.

— Есть. Сама сказала, что двадцать лет можешь не работать.

— Ты мне отдашь кассету.

— Копию, если захочешь. Оригинал как я тебе отдам? Я их берегу. Даже дома не оставляю — таскаю всюду в этой сумке.

— А если нет?

— Смотри телевизор. Ты много чего интересного тут продемонстрировала и наговорила.

— А если я в милицию заявлю?

— Ничего не будет. Ты даже не знаешь, как меня зовут. По правде.

— Понятно. А если все-таки будет: у меня от мужа ого-го какие мужики крутые в друзьях остались.

— Тогда покажут не только твое кино. Или пообещают показать. Не всем захочется увидеть некоторые пленочки на экране. В нашем района не только все друг друга знают — все друг на друга влияют. Эффект стопроцентный. Уже проверено.

— Сейчас тоже снимает?

— Конечно.

— Дай хоть халат надену.

— Давай решим финансовый вопрос.

— Гера, ты больной ведь. Насквозь. Ты что, наркоман? Ты посмотри, весь перекошенный. Зачем тебе это?

— Это очень интересно. Ты не представляешь себе, какой опыт. Он пригодится. Я режиссирую пока фрагменты — но почти всегда успешно. В конце — овация. И отличные гонорары. Скоро выйду на большой экран, на полный метр. Я сниму такой фильм, что кончит вся страна. Я тебе обещаю.

— Я верю… Ладно. Отвернись, я деньги достану.

— А чего стесняться. Больше я не возьму, у меня ставка.

— Ну камеру выключи.

— Зачем? Уйду — перепрячешь. Давай. Ты ведь за ними нагнешься? Или полезешь куда-нибудь? Это красиво получится.

— Разочарую. Я как старуха деньги под подушкой держу. Здесь.

— Ничего. Там достаточно красивого материала. Еще посмотрю, что в ванной получилось, и план из-под стола, и когда я уходил в душ — женщины когда их не видят ведут себя так… эротично. Кстати, с отжиманиями ты здорово придумала — ты высочайший профессионал. Своего дела. Давай деньги.

— Вот, Гера, или как тебя там. Это — пистолет. Это "макаров" Валерия Ивановича, который умер от гемороя. Валерий Иванович рассказывал мне, что этот пистолет за двадцать лет службы не дал ни одной осечки. Гера, если бы ты знал, с каким удовольствием я всажу тебе