Чертополох и терн. Возрождение Возрождения - Максим Кантор

Жак Калло был графиком, не живописцем, то есть в большей степени хронистом событий, нежели многие его современники. Его офорты коллекционировал Рембрандт. Графика Рембрандта трепетна, Калло оставил сводки событий, не унижался до сочувствия. Калло изобразил за двести лет до Гойи, за триста до Георга Гросса бедствия войны – мародеров, бродяг, беженцев; нарисовал Францию убийц и садистов, но сделал это с поразительным изяществом. Его линия, описывающая зверства, звенит и поет. Рисование офортной иглой позволяет изобразить такое количество деталей, что даже внимательным бургундцам (ван Эйку или Мемлингу) не под силу. Офорты Калло созданы одновременно с картинами Рубенса, и это произведения комплементарные – дополняют друг друга. Лотарингский мастер, проживший короткую жизнь (1592–1635), создал не намного меньше, чем мануфактура Рубенса, – полторы тысячи многодельных офортов. Тенирс-младший, копировавший маслом «Ярмарку в Импрунете», насчитал на листе тысячу сто тридцать восемь человеческих фигур. Что касается офортов «Большие бедствия войны», то иных изображений Тридцатилетней войны просто не существует.

«Правосудие» в гравюре или в рисунке, хранящемся в Британском музее, изображает все виды мучений и никакого правосудия: подвешивают на дыбе, вливают в рот воду и т. д., люди изничтожают друг друга в бесконечном пространстве площади, как любит рисовать Брейгель. Калло, вслед за Брейгелем, демонстрирует, что война – дело народное: начинают убивать по принуждению короля, но втягиваются. Сказано это задолго до демократических боен XX в. Насилие людям присуще в больше́й степени, нежели мирный труд. Солдаты сперва убивают других солдат, становятся мародерами и убивают мирных жителей, крестьяне вешают мародеров и делаются преступниками, власть казнит преступников, разбойники грабят вельмож, которые посылают солдат убивать мирных граждан, – естественный круговорот зла. Зачем вести войну, если никто никого не защищает, но всех превращают в негодяев? В офортах Калло нет осуждения, но присутствует любопытство. Гойя изображает насилие так, что мы ненавидим палачей. Калло передает энциклопедические знания: пытка устроена так, палачи таким способом выворачивают суставы рук и ног, так сдирают кожу. Это репортаж, оттого страшней. Война, согласно Калло, есть объективный двигатель общества. Задолго до коммунара Домье художник Тридцатилетней войны рисовал обездоленных; но, в отличие от парижского литографа, не выказал сочувствия. Согласно Калло, толпа не может страдать. В сущности, изображен принцип бесконечного обмена – люди обмениваются насилием, а не товарами; нарисован рынок войны.

Это тот самый жанр рынка, который вытеснил библейские сюжеты из живописи: если одним словом сказать, какая тема заменила страсти Христовы в светском искусстве, ответ будет прост – рынок. Фламандские и голландские купцы желали увековечить свои торговые ряды, а то, что война – это апофеоз рынка, сразу не поняли. Продукты, изготовленные войной, Калло изобразил в сериях офортов «Нищие» (1622), «Горбуны» (1622), «Цыгане», «Казни» – вот плетутся убогие, общество получило их в придачу к голоду, чуме и пожарам – в обмен на славные деяния по переносу границ. Кропотливые офорты «Большие бедствия войны» (1633) дают подробный перечень смертоубийств – так в каталогах производителей можно получить представление о продукции: «Казнь через повешение», «Колесование», «Расстрел», «Сожжение деревни», «Разграбление деревни». Серия «Блудный сын» (1635, листы предвосхищают «Карьеру мота» Хогарта) рассказывает о типичной карьере дворянина, который попробовал себя во всем; в рыночных рядах общества ему дают попробовать все роли – свинопаса, солдата, светского кавалера, торговца. В разговоре о рынках важно упомянуть «Рынки рабов», которые гравировал Калло, – эти рынки возникли одновременно с рынком искусств; несколько позже Калло генуэзский художник Алессандро Маньяско изображает сцены с галерными рабами, доставленными в порт работорговли Геную (см. две картины в Музее изящных искусств, Бордо).

Серия «Жертвоприношения» – три офорта 1626 г., выполненные на овальных досках, – представляет три разновидности поклонения власти – на первом изображены верующие перед алтарем, на втором – пещера с козлом, которому поклоняются язычники, на третьем нарисовано поклонение римскому императору. Императору поклоняются как божеству: изображены римляне, закрывающие плащами лица, – так должны поступать жрецы во храме, но нарисованы не жрецы и не в храме, а перед помпезным троном. Божественная сущность императора (см. «Божественный Август») представлена в гротескной форме. Бородатый козел возлежит на скале, подобно бородатому Моисею на картинах, изображающих пророка на Синае. И, наконец, светские дамы перед Распятием в темном храме демонстрируют прелести веры в Иисуса. Представлено три вида подчинения социальной схеме. Интересно сопоставить эти вещи с мифологией Рубенса. Для фламандца соединение персонажей античного пантеона с христианскими святыми – обычный прием; со времен Изабеллы д’Эсте в дворцовой эстетике такое сопоставление стало трюизмом. Христианство и античность сопрягают не в утопию, но в куртуазный сюжет. Император (помазанник Божий) втянут в хороводы нимф и тритонов, снабжен доспехами Марса и христианской хоругвью – это стандартный сюжет. Калло разлагает общепринятую эклектику на составные части, определяя фрагменты как ипостаси военной идеологии. Калло насчитал три вида жертвоприношений. Языческая идеология приводит к азарту толпы, церковная идеология ведет к религиозному экстазу, а государственная идеология создает политические страсти. Жертвоприношением является война: жертву приносят сразу трем идолам: государству, религии и народу. Кто-то участвует в бойне, ведомый голосом крови, кто-то по приказу короля, кого-то ведет церковь. Вскоре Калло сам узнает, как это бывает. В 1629 г. Калло получает заказ нарисовать осаду Ла-Рошели и острова Ре. Он, гражданин католической Лотарингии, радуется тому, что последний оплот гугенотов уничтожен. Это одна из аберраций большой войны: кажется, что можно сочувствовать фрагменту политики – в целом проблемы тебя не касаются. В 1633 г. Франция захватила Лотарингию, Нанси, родной город Калло, осажден и разграблен.

Учителем Калло был (еще до Флоренции, куда он уехал учиться) Белланж – мастер Фонтенбло, переехавший из Франции в еще свободную Лотарингию. Если воспринимать Фонтенбло как то место, где фантазией Франциска нашел убежище итальянский Ренессанс, то связь Флоренция – Фонтенбло – Лотарингия становится символичной. Потому и возникла Флоренция как любимейший город для уроженца Лотарингии, что его воспитало Фонтенбло. Впрочем, реальность сильнее намерений. Жак Калло, так принято считать, воплощает французский маньеризм; осталось понять, что это такое.

Проще всего сказать, что маньеризм есть манерность. Изощренная техника, завитушки, кокетливая изломанность линий. Выделяют несколько типов маньеризма: от рудольфинского (Арчимбольдо, живший в Праге итальянец, предтеча сюрреализма, рисовал лица, составленные из фруктов) до римского маньеризма. Непонятно, чем отличается барочное рисование от маньеризма, никто этого не объяснит. Караваджо называют отцом реализма и художником барокко, однако найти более манерного мастера затруднительно. Холст Эль Греко «Погребение графа Оргаса» – пример стиля барокко, маньеризма и реализма. Болонская академия братьев Карраччи (позднее Гвидо Рени) – пример академического рисования, но правила построены на умозрительном шаблоне, создан манерный язык. Малые голландцы считаются реалистами, коль скоро отказались от испанского барокко. Термин «маньеризм» в отношении их творчества звучит неожиданно, но протестантский натюрморт в той же степени реалистичен, как соцреалистический портрет доярки, облаченной в пиджак с орденами, – это метафора. Завитая в спираль кожура лимона, переливы серебра столовых приборов, китайский фаянс, отражающийся в бокалах белого вина. Натюрморты Класа Хеды – претензия представить хозяина через нарочитое убранство стола – не отличаются от портретов Арчимбольдо. Бахвальство бюргера стоит балов Эскориала. Голландский мещанский маньеризм содержал в себе элементы реализма, но не позволял реализму превысить допустимый масштаб. Когда реализм Рембрандта поставил маньеризм под вопрос, заказчики исчезли. «Блудный сын» выполнен с болью, и картина не нашла спроса. Маньеризм во всем – так кокетливо Европа прощается с проектами Ренессанса.