Алхимия единорога - Антонио Родригес Хименес

Несколько часов спустя я уже въезжал в Лиссабон. Этот город притягивал меня, потому что напоминал об одной моей молодой помощнице по офису, в высшей степени прагматичной рыжеволосой особе двадцати двух лет. Вероятно, я чем-то походил на ее отца, иначе почему она всегда меня избегала? Нет, иногда ей даже нравилось со мной поговорить, но все ограничивалось лишь разговорами.

Однажды в последних числах мая я предложил:

— У меня есть два билета на самолет в Берлин. Полетишь со мной?

Я ожидал решительного отказа, но услышал в ответ:

— Нет, не смогу, слишком много всего навалилось.

Я не знал, что и подумать, и повторял свое приглашение через каждые несколько дней, но она всякий раз находила причину для отказа, хотя проще было бы сразу сказать «нет». Возможно, она считала, что у меня кто-то есть. После долгого наблюдения я заметил, что моя подчиненная простовата, но, быть может, как раз это и привлекало меня в девушке. Она все время жаловалась, что мало зарабатывает, и ездила на маленькой раздолбанной «корсе» красного цвета, грязной и пыльной. Машинка была такой старой, что порой вообще не хотела заводиться, и тогда девушка приезжала на белой «ибице» своей сестры.

Моя помощница говорила, что не собирается выходить замуж, но могла бы с кем-нибудь жить. Это навело меня на мысль, что, возможно, ей нужна другая женщина, поскольку с парнями я никогда ее не видел. Мне нравились хитрые искорки в ее глазах, ее грациозное маленькое тело, белизна кожи, дерзость причесок и нарядов, а еще — постоянное нытье и вечные жалобы на свою работу. При малейшем поощрении — а я всегда с удовольствием это делал — она рассказывала даже обо всех проблемах своей семьи. Но моя помощница никогда не принимала приглашений опрокинуть по рюмочке и не допускала разговоров на личные темы.

Несколько раз мы оставались с ней наедине, но завести беседу о делах сердечных у меня не получалось. Я сразу начинал вести себя как начальник, что, вероятно, отпугивало ее, и она пряталась в панцирь, в котором не найти было ни единой щелочки. Мне никак не понять было, о чем она думает, но, может, это меня и привлекало. Я тоже не стремился действовать очертя голову, опасаясь обвинений в домогательствах. У меня есть знакомые, у которых были серьезные проблемы из-за интрижек на работе.

Этим летом я послал девушке несколько эсэмэсок; все они остались без ответа. Я не мог понять, отчего она меня избегает: то ли считает, что я женат, то ли я ей просто не нравлюсь. Разобраться в психологии подобных особ непросто. Однажды она рассказала мне, что два года встречалась с одним парнем, но ничего хорошего из этого не вышло. Может, дело в этом?

«Ну, хватит!» — сказал я себе. И тут же мой внутренний голос отозвался: «Ты что, не замечаешь собственной ветрености, комплексов, незрелости?»

Я замолчал и задумался, потому что знал: все это правда. Размышления о ни к чему не обязывающих или вовсе не существующих связях — разве не являлись они предвестниками безумного желания не дряхлеть, не хрипеть потом вздохами старческой, почти уже мертвой жизни? Однако мне доводилось видеть счастливых на вид стариков, так что старость, по-видимому, была не так уж страшна. И все-таки — почему бы и нет? — я обладал самым главным на свете правом: правом жаждать бессмертия.

Отбросим прописные истины — они для тупых; мне и в голову не приходило спорить с законами природы, я просто стремился к желанной цели. В начале странствия я еще не знал, что мне нужно. Бродя по улицам Лондона, я плохо понимал, чего прошу от жизни. Все было бессмысленным и туманным, хотя уже тогда в моей голове рождались некие символы, знаки души, которые вывели меня туда, куда следовало. Но лишь теперь я смог осознать собственное предназначение. Я был уверен, что знаю, чего хочу. А если я готов повторять это раз за разом, значит, мои стремления правомочны и я работаю на свое будущее.

Сейчас я обрел небывалую ясность зрения и понял, что отвечаю за происходящее. Как в стремительном слайд-шоу, я представил себе короткий, но насыщенный путь, уже проделанный мной: Жеана де Мандевилля, брата Хакобо, Иоланду и Адольфо Аресов… Задержавшись на образе мастифа по кличке Светляк, я разглядел даже лесного гнома, а еще в моей памяти запечатлелась улыбка художника Льебаны. Эти кадры прокрутились перед моим мысленным взором, а потом кино кончилось и зажегся свет. Ко мне пришла та ясность мысли, в которой нуждаемся все мы, но которая постоянно омрачается сомнениями, замутняется старыми страхами и неуверенностью в победе.

Я хочу отыскать «Книгу еврея Авраама», перевести ее и понять. Я хочу поговорить с Николасом Фламелем, я убежден, что тот не умер, а где-то живет до сих пор. Я знаю, что в его идеях заключено последнее знание. Возможно, Фламель не станет дожидаться, пока ему стукнет тысяча лет. Жизнь утомляет. Жизнь тяжела. Для Фламеля — это череда бесконечных повторений, и, быть может, он уже изнемог от своего долгожительства.

Вот каковы мои ориентиры, но, полагаю, мне надлежит хранить их в тайне, чтобы надо мной не смеялись и не принимали за сумасшедшего.

Тотчас я подумал о Виолете и Джейн. Они знают все о моем безумии, но не захотели меня сопровождать, желая, чтобы я самостоятельно добрался до заветного предела. Знаю: как только я достигну цели, передо мной немедленно появятся новые. Это как ступени бесконечной лестницы, но если я по ней поднимусь, мы втроем будем жить в гармонии и счастье.

На первый взгляд в моих рассуждениях все получалось просто и даже предсказуемо. Человек ищет сокровище, обретает его, вступает во владение и делится кладом с дорогими ему людьми. Однако что я должен отыскать? Совпадают ли наши чаяния? Я вспомнил, как уверенно Виолета и Джейн ориентировались в вопросах жизни и смерти, словно им знакомы были миры, о которых я даже не подозревал.

У меня вдруг мелькнула смутная догадка: каждый из нас должен достичь определенного духовного уровня, и только тогда, изменив свое мышление, мы сможем пуститься в совместное странствие, зажить единой жизнью.

Меня тревожила мысль о том, что современное общество — такое честолюбивое, подлое, жадное до всякого рода загадок и фокусов — ничего не знает про открытия, уже сделанные одиночками. Подобное казалось мне попросту невероятным. Если в мире есть просветленные философы, почему они не сидят в НАСА или в Пентагоне? Все это было очень странно, и меня вновь охватило сомнение. Ясность, которую я обрел несколько мгновений назад, словно начало скосить течением; в корабль моего рассудка будто угодило ядро, и теперь он неотвратимо погружался в глубокие холодные воды.

Я должен был разрушить свои страхи — камень за камнем снести их окончательно и построить здание нового мышления, чтобы в нем наконец затеплился огонек надежды. Таков был мой путь, мой единственный выход.

Я провел ночь без сна, отгоняя круживших надо мной стервятников сомнения, которые только и ждали, когда жертва перестанет трепыхаться, чтобы спикировать на нее. Я был в полубреду, но боролся как мог. Иногда мне удавалось забыться, но большая часть ночи прошла не лучшим образом.

Я остановился в гостинице «Наследный принц» на улице Алегриа — маленьком приветливом заведении неподалеку от Байру-Алту и проспекта Либертад. В моем распоряжении оставался целый день, чтобы насладиться Лиссабоном.