Восьмое делопроизводство - Николай Свечин

— У меня готово, а у вас?

Статский советник не ответил. Кренев перехватил его остекленевший взгляд и полез в экипаж:

— Что там?

На сиденье виднелись пятна крови. Надзиратель помусолил палец и потер кожу.

— Свежие. Он кого-то убил этой ночью.

Допросы арестованных шли беспрерывно. Сыщиков больше всего интересовало, кто палач. На «Гамме» семь жертв: четыре сторожа, ювелир с приказчиком и случайно зашедший офицер. Арестованные отвечали, словно заранее сговорились. Всеми казнями ведал Зверяка. Он явно был садистом и получал от убийств удовольствие.

Расклад получался непривычным. Есаул — второе лицо в банде, над ним стоит атаман. Это как ротный командир и фельдфебель. Нижний чин, конечно, имеет власть, но несоизмеримую с офицером. В «Гамме» есаула боялся даже атаман. Земиров сам признался:

— Я, когда видел его в деле, ежился. Конечно, мы убиваем. В крайней необходимости. Но этот аж трясется. Жуть!

Услышав это, сыскные начали бить мокрушника смертным боем. Филиппов, никогда прежде не допускавший в своем отделении такого, на этот раз устранился. Зверяку лупили десять часов без передышки, но он не сказал ни слова. Тогда к нему пришел Лыков.

Алексей Николаевич встречал прежде таких упрямых людей. К ним нужен другой подход. Поэтому первое, что он сделал, это снял с арестованного наручники. Тот потер занемевшие пальцы и хмуро уставился на нового мучителя. Но быстро узнал его:

— А… Ловко вы меня. Одним ударом! И плечи вон какие… я тогда не разглядел…

— Что ты хочешь?

— Чаю с пряниками. Водку. И бабу. Чай штоб был вкусный.

— И тогда признаешься?

Негодяй посмотрел на сыщика тяжелым волчьим взглядом и ответил:

— Я загубил восемнадцать душ.

— Это с хорунжим?

— С каким еще хорунжим? А, с тем… Нет, тамошних я не считаю, которых с хеврой.

— Кого же ты имел в виду?

Зверяка приосанился:

— Других. Я извозом занимался. Посадишь иного, а потом ему чапельник[51] на бок.

— Восемнадцать человек? — не поверил сыщик. — Но в Петербурге нет столько нераскрытых убийств!

— Так я их в землю закапывал. За городом. Могу места указать.

Вот это новость… Пропавших без вести в столице всегда было много, иной год доходило до сотни. Полиция не числила их в качестве жертв преступлений. И без того статистика хуже некуда. Нет тела, нет и дела… Хотя все понимали, что некоторые из бесследно сгинувших убиты. И вот теперь этот нелюдь готов сознаться в восемнадцати смертях.

— Сколько же времени это длилось?

— Полтора, что ли, года… Так договорились или нет? Опрежь чаю с водкой дайте. И бабу.

Лыков пошел к начальнику СПСП и ошарашил его. Почти два десятка убийств! И все помимо статистики. Да за это с должности снимут. Однако потом Филиппов взял себя в руки. В первую очередь он был сыщик и лишь потом чиновник. Владимир Гаврилович попросил только об одном:

— Вы уж с ним сами. Я не могу. Задавить хочется своими руками, а он — чаю с пряниками.

Лыков видел на своем веку много зла и не то чтобы обвык, но уже ничему не удивлялся. Пусть Зверяка покажет свои жертвы, людей хотя бы похоронят по-человечески. Родные узнают правду, так всегда лучше, чем неизвестность. Если ради этого нужно ублажать убийцу, придется потерпеть…

Зверяку посадили в одиночную камеру временного содержания сыскной полиции. Алексей Николаевич принес в допросную закуску, полбутылки водки, чай, сахар, пряники и баранки. Смотритель завел проститутку, которую наняли сыскные. Есаула оставили с ней на час.

Все это время Лыков дежурил в коридоре. При огромной опытности в подобной ситуации сыщик оказался впервые. Проще было устраниться. Он поймал, дальше сами… Но куда девать необычное упрямство арестанта? Можно раскрыть сразу столько злодеяний. Если согласиться танцевать под его дудку. А что еще остается, чистоплюйство?

Через час статский советник зашел в комнату. Арестант сидел за столом и сыто рыгал… Отпустив шлюху, Алексей Николаевич приказал:

— Говори.

— Так точно, — по-военному ответил отставной бомбардир. — Дай бог памяти… Это было первого января прошлого года. Я только-только справил ландо. Взял у земляка, Ваньки Кашеварова. Он пьяница и лодырь. Мы и сговорились. С него патент, бляха и экипаж, а с меня — работа. Шесть рублей с полтиной я ему отдавал ежедневно, он был доволен. Потом, собака, начал цену повышать и довел до девяти целковых. Но уж очень меня все устраивало: и лошадки, и ландо. Так начал я разбойничать. И первый был студент.

Зверяка вздохнул и мечтательно зажмурился. Лыкова передернуло, но он сдержался.

— Взял я его на Василии, на Третьей линии. Попросил он, значит, покатать, а опосля доставить в Ферзин переулок. Там, в Строгановском саду я его и…

— Как именно?

— Кулак у меня будто гиря. Почти как ваш. Дал раза… Потом задушил. Темно было в саду, никто не мешался. Шинель я оставил на ём, взял кошелек полулайковый, глухие часы, еще какую-то мелочишку. А самого отвез в Полюстрово и закопал.

— В снег?

— Зачем в снег? — обиделся убийца. — Вы бы по весне его нашли. Нет, я лопату с ломом завсегда при себе имел. Землю долбил, долбил…

— Ясно. А следующий когда был?

— Ну уж дудки, ваше высокородие! — заявил тут арестант. — По одному в день. Что ж это я буду сам себе срок жизни сокращать?

Лыков всмотрелся в него и понял, что придется согласиться.

— Хорошо. Поехали, покажешь, где студента зарыл.

— Это можно.

Полицейские прихватили врача и поехали на двух экипажах в Полюстрово. Зверяка отвел их в перелесок и ткнул под елку со сломанной верхушкой.

— Тут.

— Давай сам копай.

Они действительно разрыли полуразложившийся труп в серой шинели с синими петлицами. Зрелище было тяжелое. Жертву увезли в полицейский морг, а злодея вернули в камеру.

К вечеру личность погибшего была установлена. Мать юноши рыдала и проклинала убийцу, а потом упала в обморок.

В жизни статского советника началась тяжелая полоса. Утром он приносил кульки и ждал в коридоре, пока бандит угостится. Покупки сыщик делал за свой счет. Проститутку приводили полицейские Казанской части, все участки по очереди. Девкам никогда не называли имя клиента и велели держать рот на замке.

По окончании ритуала Алексей Николаевич брал карандаш и записывал обстоятельства гибели очередной жертвы. Потом они ехали к могиле и раскапывали ее. Зверяка проявил смекалку. Он никогда не клал убитых им людей рядом друг с другом. Только если казнил парочку, таких он зарывал в одну яму. Жуткие находки ждали сыщиков в укромных местах столичных пригородов: Нарвское шоссе, Автово, Гражданка, Пискарево, Колтуши, Шушары, Коломяги, Ручьи, Лахта… Полтора года кружило по окрестностям столицы страшное ландо. Колесница смерти с упырем на козлах… Сыщик много негодяев отправил на тот свет во внесудебном порядке. Но подобного ужаса никогда прежде не встречал и теперь пытался не сойти с ума.