Восьмое делопроизводство - Николай Свечин

На одиннадцатой жертве Зверяка ошибся: сказал, что задушил женщину, а в могиле оказался труп мужчины. Убийца расстроился и долго винился перед Лыковым.

— Коли так, показывай еще одного, — велел статский советник, и Зверяка показал.

Алексей Николаевич похудел, плохо спал по ночам и сделался раздражительным. Дознание по «Альфе» он поручил Азвестопуло, делопроизводство вел Скрыдло. Странные разговоры с чудовищем отнимали у сыщика все душевные силы. Агап и сам считал себя выродком, ждал смертной казни как заслуженного наказания и корил сыщика:

— Что же вы как плохо меня ловили? Поймали бы раньше, люди бы живые остались. Да и как мне было удержаться, ежли у меня такое фамилие…

Или заявлял:

— Не должна земля такого носить. Почему под ногами не прогибалась? Куда ваш бог смотрел?

Немного утешали статского советника родственники найденных им жертв. Два человека сочли нужным поблагодарить. Отпели одна мать сына, вторая — дочь. Похоронили, как полагается, теперь хотя бы есть куда ходить… Он слушал их и смирялся: не зря такие испытания.

Отставной бомбардир честно открыл свои тайны. Восемнадцать человек обрели покой. Все когда-нибудь приходит к концу, завершилась и эта тягостная история. Последнего гуляку нелюдь убил в ночь ареста. Когда раскопали его могилу, в лице убийцы что-то потухло. Он вяло и неохотно говорил, потом вообще замолчал.

Ночью Агап оторвал лоскут от тюфяка и повесился в камере на оконной решетке.

Столыпин выслушал доклад Лыкова молча, с явным неудовольствием. Затем обратился к сидящим сбоку Курлову и Зуеву:

— А мне все говорят, что лучше Филиппова никого нет. И гляди-ка: у него в городе маниак, людей душит десятками, а сыскная полиция не в курсе дела. Это как понимать?

Алексей Николаевич немедленно заступился за коллегу:

— Владимир Гаврилович действительно человек на своем месте. С его приходом сыскная сильно подтянулась. Что касается Зверяки, то здесь особый случай. Для убийц задача спрятать труп всегда трудная. Что они только не делают: разрубают на части и разбрасывают в разных местах, сжигают в печи, растворяют в кислоте, посылают багажом на железной дороге… Отставной бомбардир, не семи пядей во лбу, выбрал самую лучшую тактику. Он зарывал тело в лесу, всегда очень тщательно маскируя могилу. Экипаж свой собственный, жертвы безрассудно позволяли увезти себя в глухие аллеи… Выходило, что человек просто пропадал. Мало ли какие для этого были причины? Кто-то от неразделенной любви прыгнул в Неву и его унесло в залив. Кто-то сбежал от надоевшей жены. Третий задолжал денег и скрылся от кредиторов. Полиция совершенно права, что не открывает дознания по каждому случаю исчезновения человека.

— Но ведь есть же очевидные преступления! С явно криминальным душком.

— Есть, и в трех эпизодах Филиппов чуял неладное и пускал сыщиков в работу. Однако ни улик, ни свидетелей Зверяка не оставлял. Повторю: тут особый случай.

Премьер-министр вынул из стола и положил на край лист бумаги и какую-то коробочку.

— Вот, возьмите. А Филиппову шиш!

Товарищ министра почтительно принял вещи и передал директору департамента, а тот — чиновнику особых поручений. Лыков прочитал. Это оказалась выписка из Высочайшего приказа. Статский советник награждался всемилостивейшим подарком: золотыми запонками с изображением государственного герба, с занесением в формуляр.

— Уж не знаешь, чем вас награждать, — желчно произнес Столыпин. — Все ордена собрал. Таких запонок нет?

— Нет, ваше высокопревосходительство.

— Это за маниака.

— Благодарю!

Столыпин встал, одернул китель и протянул сыщику крепкую ладонь:

— Его Величество повелели передать, что весьма довольны вашим служебным рвением. И остаются к вам благосклонны.

Алексей Николаевич не успел ничего ответить. Премьер сел и снова нахмурился.

— Итак, две банды вами ликвидированы. Но третья почему до сих пор на свободе? Она ведь самая опасная?

— Увы, Петр Аркадьевич, — вздохнул статский советник. — Она же и самая умная. Главарь знает все наши приемы. Есть версия, что он агент сыскной полиции, настоящий или бывший.

— Подозреваемые имеются?

— Сразу двое, и те не наверняка. Как оскорбить людей недоверием? Приходится вести дознание в секрете от них, что создает дополнительные сложности.

— Смотрите, — Столыпин опять поднялся, давая понять, что разговор окончен. — Если будет новый налет и с жертвами… На вашей совести.

Лыков с Зуевым вышли, а Курлов остался — ему предстоял собственный доклад. Нил Петрович поплелся по коридору в свой подъезд. Лыков шел рядом, сжимая в кулаке Высочайший подарок.

— Дай поглядеть, — попросил директор. Осмотрел запонки и одобрил: — Ничё…

Потом вздохнул:

— Ишь как. Будут жертвы — значит, на твоей, Алексей Николаич, совести. Уже заранее объявил виноватого. Вся полиция их поймать не может, пора крайнего назначать, и он в моем департаменте!

Лыкову вся эта словесная муть была не интересна. «Альфу» действительно пора раскассировать. И он, Лыков, до сих пор этого не сделал. Конечно, виноват.

Едва он вошел в свой кабинет, как на столе тренькнул телефон. Лыков снял трубку и услышал голос Филиппова:

— Алексей Николаевич! Вы не могли бы прямо сейчас подъехать в морг Петропавловской больницы?

— Что случилось? — напугался делопроизводитель.

— Да тут необычное дело… Очень странный покойник. Никто из нас никогда не видел таких ран, даже доктор затрудняется. Может быть, вы что-то подскажете?

— Выезжаю.

Лыков застал в морге целый консилиум: начальник СПСП, его помощник коллежский асессор Маршалк и чиновник для поручений Мищук. Алексею Николаевичу показали тело. Мужчина лет сорока, с ухоженными руками и напомаженной головой. Под левым ухом рваная рана, будто ткнули чем-то острым, и потянули.

— Вот. Спорим, никак не решим, какое оружие использовали. Не нож, поскольку нет разреза. Кинжал? Но почему тогда рваные края?

Лыков бесцеремонно запустил в рану палец, поковырял внутри и вынул.

— Знакомая картина.

— Да? — сделал стойку Мищук. — Откройте тайну!

— Его убили «приказчиком».

Сыскные недоуменно переглянулись, и Филиппов спросил:

— Каким еще приказчиком? Вы не могли бы выразиться яснее?

— Это слово надо поставить в кавычки. Орудие убийства — большой железный крючок на длинной ручке, оружие тряпичников. Они называют его промеж себя «приказчиком».

— Видел такие, — вспомнил чиновник для поручений. — Ребята ходят с ними по дворам и ковыряются в помойках… Вы их имеете в виду?