Театр любви - Барбара Картленд

Герцог непонимающе поднял брови, и Лавела объяснила:

— Я рассказывала ее королевскому высочеству об одном друге моего папы, в прошлом знаменитом скрипаче. У него была странная привычка целовать платок, который он укладывал под подбородок на свой инструмент, надеясь, что это принесет ему удачу.

— А я рассказывала мисс Эшли, — в свою очередь молвила принцесса, — об одном из самых выдающихся наших пианистов в Дании, который ради удачи держит в кармане коробочку с пауком, когда играет в карты.

Герцог со смехом резюмировал:

— У знаменитых людей часто бывают подобные странности. Если их опубликовать, получилась бы весьма интересная книга.

Принцесса тоже рассмеялась, но Лавела возразила:

— Но они по прочтении могут расстроиться и, возможно, не будут уже играть так хорошо.

Герцог подумал, что это — доброе замечание, и улыбнулся ей.

Когда же она улыбнулась в ответ, он спохватился — ведь они должны казаться безразличными друг другу.

В этот вечер все улеглись рано.

Шелдон Мур был уверен, что многие гости лежат без сна, предвкушая сюрпризы завтрашнего дня.

Он сам мечтал завтра быть рядом с Лавелой и помогать ей репетировать с детьми, спавшими сейчас в восточном крыле.

Для принцессы у него была намечена на завтра экскурсия по дому.

Принц пожелает посетить конюшни и посмотреть лошадей.

Поскольку королевская чета была очень занята всю предыдущую неделю и в рождественские дни, он предполагал, что они не захотят слишком активно проводить завтрашний день, Он уже интересовался у принца насчет охоты.

Его высочество ответил, что у него болит рука после чересчур рьяной охоты в Сэдрингеме.

Принц, следовательно, предпочтет провести день спокойно.

Герцог был доволен этим, так как на охоту у него не оставалось времени, оно было необходимо для стольких дел в театре.

Но если б его королевское высочество пожелал охотиться, он был бы обязан присутствовать на ней как хозяин.

Следующим утром герцог предоставил своих родственников самим себе.

Он нашел Лавелу в театре.

Она дирижировала детским хором из оркестровой ямы.

Дети исполняли гимн на сцене.

Лавела включила в представление кое-что новое со времени их последней репетиции.

Между куплетами гимна дети брались за руки и танцевали, образуя круг.

Дети были еще малы, и это выглядело в высшей степени трогательно.

Такое зрелище удачно гармонировало с самой сценой, которую герцог украсил цветами.

От них распространялось благоухание на весь зал.

Большие горшки с лилиями почти полностью скрывали два рояля. ;

Герцог почему-то считал эти инструменты внешне не очень привлекательными.

Они были задвинуты в глубь сцены, так что зрители могли видеть лишь двух пианистов.

Герцог решил, что, когда они закончат исполнение увертюры, рояли отодвинут еще дальше назад невидимые зрителям помощники.

Он прошел по центральному проходу и остановился позади Лавелы.

Она ощущала его присутствие.

Наконец отзвучал последний куплет гимна, и дети, пройдя вперед, сделали изящный реверанс.

Герцог захлопал в ладоши.

— Браво! — крикнул он. — Конечно, вечером вас ожидают восторженные аплодисменты. В этом случае вы должны сделать второй реверанс, прежде чем занавес опустится.

Дети поняли это.

Когда они ушли со сцены, герцог обнял девушку за плечи.

— Я люблю тебя! — сказал он очень тихо.

Она подняла на него глаза.

Не было необходимости говорить, что она чувствует к нему.

— Ты волнуешься? — спросил он.

— Я боюсь лишь… разочаровать тебя, — ответила она.

Он был уверен — это невозможно.

Из-за слишком нежного возраста детей герцог решил устроить представление до ужина.

В шесть часов зрители начали занимать места.

Принц и принцесса вошли, когда публика уже расселась.

Все встали под звуки гимна «Боже, храни Королеву!».

Свет в зале погас, и герцог с Лавелой исполнили увертюру.

Их наградили щедрыми аплодисментами.

Затем викарий в образе Арлекина с юмором прочитал вступительную поэму.

Поднялся занавес, и на сцене появились дети, размещенные в форме букета цветов, что вызвало восторженную реакцию зрителей.

Программа была составлена на таком же профессиональном уровне, как если б она предназначалась для лондонской сцены.

Эпизод, сочиненный герцогом, оказался превосходным, и он сожалел, что постановка состоится лишь один раз.

Мария Кальцайо пела столь же блестяще, как на прославленных оперных сценах Европы.

Она, однако, не затмила Лавелу.

Девушка и в самом деле так походила на прекрасного ангела, что герцог не мог оторвать от нее глаз.

Слова ее песни волновали до слез:

Я знаю, что мы навсегда не уйдем.

Пусть тело увянет, лишенное сил,

Но станет душа лучезарным огнем,

Опорой надежной для тех, кто нам мил.

Песня внушала каждому, кто был в зале, что добрые дела и любовь, которую человек дарит здесь, на земле, будут жить вечно.

Когда занавес опустился, публика словно затаила дыхание: в течение долгого времени стояла тишина, которая так дорога артистам.

Эта проникновенная тишина является для них величайшей наградой.

А потом загремели аплодисменты и слышался возглас принца Уэльского: «Браво! Браво!»

После этого, на взгляд герцога, все шло как по маслу.

Наконец он появился в образе Санта-Клауса.

Дети сбежали со сцены и рассыпались по всему залу, раздавая гостям подарки, оказавшиеся для каждого приятной неожиданностью.

Герцог дал мистеру Уотсону carte blanhe в приобретении подарков, которые тот сочтет подходящими.

Никто не был разочарован подарком.

Затем мужской хор исполнил английский народный гимн «Возрадуйтесь, мужчины!».

Возрадуйтесь, мужчины, ничто не страшно вам:

Родился ваш Спаситель на горе всем врагам,

Влекущим вас к пороку под властью Сатаны,

Бессильного, пока вы Спасителю верны.

Дети, раздававшие подарки, возвратились на сцену.

Занавес опустился под аккомпанемент нового шквала аплодисментов.