Восхождение в горы. Уроки жизни от моего деда, Нельсона Манделы - Ндаба Мандела

– Я беспокоюсь за нее, – признался я Мандле. – Дела у нее совсем плохи.

– В бесплатной больнице Соуэто ее нормально не вылечат, – ответил он. – Надо отвезти ее в частную.

Мне эта мысль понравилась, и я тут же принялся искать подходящую больницу.

Мандла помог договориться, и мы перевезли ее в частную больницу недалеко от Хьютона, надеясь, что таким образом решим проблему. Я думал, что скоро она поправится и вернется домой, а пока я смогу навещать ее через день. Такой был у меня план.

Однажды в коридоре у палаты матери я спросил нового врача:

– Как вы думаете, как скоро она поправится?

Она непонимающе посмотрела на меня:

– Поправится? Ндаба, ты знаешь, что у твоей матери ВИЧ?

– Нет, – ответил я, и в тот момент в моей голове звучало одно только слово: «Нет, нет, нет!»

– Пневмоцистная пневмония спровоцирована грибком, – пояснила врач. – Это заболевание очень распространено – в возрасте трех-четырех лет ему подвержен практически каждый. Человек со здоровой иммунной системой даже не замечает, что грибок живет в его организме. Но люди с ВИЧ, как твоя мать…

ОНА ВСЕ ГОВОРИЛА И ГОВОРИЛА, НО ДЛЯ МЕНЯ ВСЕ СЛИЛОСЬ В ОДНОРОДНЫЙ ШУМ ИЗ СЛОВ, ЦИФР И СТАТИСТИЧЕСКИХ ДАННЫХ, И Я ВСЕМИ СИЛАМИ СТАРАЛСЯ ДЕРЖАТЬСЯ НА ПОДКАШИВАЮЩИХСЯ НОГАХ. В какой-то момент я просто отвернулся от нее и разрыдался. Потом вернулся в палату к матери и напустился на нее:

– Как ты могла не сказать мне об этом? Почему ты скрыла?

Она сидела на краешке стула, потупив глаза. Я видел, как ей стыдно и неловко и как вся эта ситуация тяжким грузом лежит на ее хрупких плечах. Пожалуй, это был один из самых печальных моментов в моей жизни.

Мама вернулась в Соуэто, но ей становилось все хуже. Я снова отвез ее в частную больницу, чтобы она была поближе к дому. Каждый раз, когда мне удавалось ее навестить, я сидел у ее постели, а позже вечером напивался, чтобы заснуть. Даже травка не помогала заглушить эту боль. Долгими часами мы просто сидели рядом молча – говорить было не о чем. Я мог лишь быть с ней, держать ее за руку; так шли недели за неделями. 13 июля 2003 года мамы не стало. Мне нелегко говорить об этом. Я лучше расскажу вам, чем закончилась сказка о зулусской женщине и щедрой реке.

Помните, как женщина попросила: «Река-река, верни мне ребенка, которого я давно потеряла», а река ответила: «Вырви свое сердце из груди и отдай мне». Так она и сделала: вырвала сердце и бросила в реку – и с той поры могла жить лишь в реке, там, где было ее сердце, а ее сын стал жить со своими тетками на берегу. Каждую ночь, когда бог реки засыпал, тетушки входили в реку вместе с ребенком, чтобы мать могла поиграть с ним, а став взрослым, он придумал, как ее спасти. Ребенок зулусской женщины, став мальчиком, а затем – мужчиной, собрал людей из деревни и вместе с ними пришел к реке. Он обвязал один конец веревки вокруг дерева, а второй – вокруг своей талии. Потом сказал друзьям: «Когда я обниму свою мать, тяните что есть силы!» Но речной бог услышал его и приревновал. Едва руки юноши сомкнулись вокруг матери, она обернулась серебристой форелью, выскользнула из его объятий и исчезла в бурном потоке.

Смерть матери потрясла меня до глубины души. Я испытывал всепоглощающую, опустошающую печаль. И еще гнев: в голове не укладывалось, что она утаила от меня что-то настолько важное. Другие, скорее всего, знали – врачи и медсестры в больнице Соуэто, мои тетки и друзья, – и никто не соизволил рассказать мне. Неужели они думали, что для меня будет лучше оставаться в неведении? Или надеялись, что я никогда не узнаю? В то время о ВИЧ и СПИДе говорили неохотно. Я невидящими глазами смотрел и смотрел на газетные статьи о смерти матери. В официальном пресс-релизе семьи говорилось, что она умерла от пневмонии. Неделю спустя мы с тетей Маки ужасно повздорили – она настаивала на том, чтобы отвезти Мбусо и Андиле на празднование Дня рождения деда. Мне это казалось неправильным, о чем я ей и сказал:

– Эти дети неделю назад потеряли мать! Какой может быть праздник?

– Но ведь все там будут, – ответила она. – Кто за ними присмотрит?

Она считала, что им это пойдет на пользу. Там будут Роберт де Ниро, куча журналистов. Люди не поймут, если детей не будет на Дне рождения Мадибы. В общем, мы препирались довольно долго, и в конце концов я проиграл. Она велела Мбусо и Андиле садиться в машину, и они послушались. Вся эта ситуация еще больше разозлила меня – я был в гневе на тетю Маки, на весь мир и на жизнь.

– Моя мать умерла, пока я был в тюрьме, – сказал дед, когда я помогал ему выйти из дома, чтобы устроиться в саду. – Однажды я вернулся с карьера, и мне вручили телеграмму от твоего отца. Мать умерла от сердечного приступа. Ее похоронами должен был заниматься я – единственный сын и ее старший ребенок. Но, конечно, мне не разрешили. Тогда я впервые усомнился в правильности выбранного пути и задумался о том, как непросто сложилась ее жизнь в результате моих решений.

На это мне нечего было ответить. По правде говоря, его слова совсем мне не помогли – уж лучше бы мы сидели молча. Тогда мне и в голову не пришло, что, возможно, он пытался сказать мне, что понимает, каким беспомощным я себя чувствую – ведь аура стыда и позора, окружающая ВИЧ и СПИД, так же непреодолима, как каменные стены и железные решетки. Мать умерла в 2003 году – спустя двадцать лет после того, как вирус иммунодефицита человека был впервые обнаружен, а мы – наша семья, страна и все мировое сообщество – не могли открыто говорить об обстоятельствах ее смерти. Эта аура позора была сильнее здравого смысла, сильнее правил приличия, сильнее любви. А я своими глазами видел, что она может убить человека не хуже, чем сама болезнь.

– Когда у человека умирает мать, он невольно переосмысливает всю свою жизнь, – сказал Старик.

И со временем – не сразу, но в течение следующего года – я понял, что он был прав. Каким-то образом среди всей этой неразберихи я вновь обрел свою Легенду. Словно собрались воедино кусочки мозаики: тот момент в «Диснейленде»; время, проведенное с отцом, на многое открывшее мне глаза; все, что я увидел и услышал за годы жизни с дедом. Тогда же мы с Квеку начали детально обсуждать структуру будущей организации Africa Rising[3] – двигателя нового поколения на базе культурного и социально-политического прогресса, запущенного Мадибой и его поколением.

– Мы хотим рассказать о росте значения Африки на мировой арене, – сказал я деду. – И поднять вопрос СПИДа. Мы должны туда поехать.

– Это непростая задача, – ответил он. – Против нас – все консервативное сообщество. Вспомни женщину, убитую несколько лет назад в Квазулу-Натал, – ее забили камнями собственные соседи, когда она призналась, что у нее ВИЧ.

– Я знаю. Я помню. И это не единичный случай. Я понимаю, почему люди боятся об этом говорить. И именно это мы должны изменить в первую очередь.

– Ндаба, я уже пытался. Весь 1991 год я ездил в Мпумалангу и общался с людьми. Я говорил родителям: «У нас эпидемия. Вы должны говорить со своими детьми о безопасном сексе, рассказывать им о контрацепции». Я говорил им, что их правительство и общество должны работать сообща, на благо собственных детей. Но по их лицам я видел: мои слова вызывают у них отвращение. Они были рассержены: «Как вы можете такое говорить? Вы пропагандируете детскую проституцию!» Директор школы в Блумфонтейне, человек с высшим образованием, сказала мне: «Мадиба, нельзя такое говорить! Так вы не победите на выборах!» – и я знал, что она права. А победить мне хотелось. Поэтому пришлось отступить, Ндаба. Но в 1999 году в своем последнем президентском обращении я сказал, что должны быть предприняты срочные меры. Повышение грамотности населения, снижение цен на АЗТ[4] – все это дорогостоящие мероприятия. Не стоит ждать их немедленного воплощения.