Матильда - Татьяна Богатырева

Она села, плотнее укутываясь в шаль.

– Как будто знаете… как будто этот человек знает тебя. И знает все самое плохое, что в тебе есть – видит тебя насквозь. И может заставить тебя сделать что угодно. Фу, мне даже говорить про него как-то тяжело.

Матильда замолчала, нервно теребя край шали.

– Я не могу спать, я боюсь все время. Что кто-то ходит. Это уже слишком, я понимаю, но вы не могли бы остаться здесь, со мною, Андрей?

– Хорошо, Матильда Феликсовна, я останусь. Но только если вы обещаете, что постараетесь поспать. Вы идите, прилягте, я вам принесу из кухни чаю. Или воды.

Матильда судорожно вздохнула, поднявшись неловко, и побрела умываться. Сил на то, чтобы держать лицо и оставаться хоть в каких-то мало мальских рамках приличия, у нее не было. «Будь что будет, – отстраненно, ожесточенно думала она, переодеваясь, – Андрей так Андрей, у него глаза такие же, как у Николая, только печальнее».

Она растянулась на постели, укрыв себя одеялом по пояс, и принялась ждать. Князь Андрей явился почему-то со стулом в руках, молча и невозмутимо поставил его к изголовью постели и снова удалился. Вернулся он с подносом в руках, с чаем, водою и рюмочкой, наполовину наполненной мутной жидкостью с резким запахом.

– Вы отравить меня вздумали?

– Матильда Феликсовна, это успокоительные капли. Вы отдохните, а я посижу.

Матильда вздохнула. Какое-то время они смотрели друг на друга – опять в том же странном положении возлежащей Матильды и стоящего над нею Андрея – и между ними происходил молчаливый диалог. «Вы что же это, неужели совсем меня не хотите?» – ее красноречивые, покрасневшие от слез и волнений глаза делались нарочито округленными. – «Хочу. И всегда хотел. Но не так» – спокойно и печально отвечал – бессловестно – Андрей.

Матильда сдалась.

– Я вам таких гадостей наговорила, Андрей, – начала она, глядя в потолок, после долгого молчания.

– Не будем об этом, Матильда Феликсовна, это дело прошлое.

– А я о вас совсем ничего даже не знаю, Андрей. Имела удовольствие общаться с вашим батюшкой, но теперь так даже и не скажешь, что вы пошли по его стопам.

– Не пошел, это правда. Что говорить… с нового года поступаю на службу. Получаю в Михайловском артиллерийском училище образование. Потом в Александровскую академию пойду.

– Вы лучше меня, – прошептала Матильда.

– Бросьте, Матильда Феликсовна, – пустое. Мы те, кем мы делаем себя в соответствии с нашими умозаключениями. Сегодня вы можете быть одной, кем объявляете себя на сегодня. Но завтра – захоти вы – вы станете кем-то совершенно другим. Мы шире собственной биографии.

Матильда прижалась щекой к подушке, повернув голову к сидящему на стуле Андрею. Ну и вид они, наверное, представляли собою со стороны!

Непросохшая на щеке слезинка скатилась к уху. Андрей будто бы озвучивал ее собственные мысли, повторял ее слова. Ее слова из прошлого, когда все было так просто и хорошо.

– Вот вы так ко мне добры, а она не сделала мне ничего дурного. И я все равно ее так ненавижу…

– Принцессу Алису? Почему же, вы можете ее ненавидеть. Или можете перестать ненавидеть – если это делает вам больно. Поставьте себя на ее место, только так вам будет много проще ее понять. Одна в чужой стране, без поддержики родных и друзей, в чужой вере. С человеком, который сам не знает, хочет ли он жить с нею или же нет. Подумайте, как ей нелегко, страшно. Представляете? Полюбят ли ее, примут ли во враждебной к ней, огромной и чужой стране, добьется ли она если не любви, то хотя бы честности и уважения.

Голос Андрея был спокоен и рассудителен, немного печален. Он говорил тихо, не пытаясь что-то ей доказать или убедить в своей правоте. Сергей Михайлович в спорах с Матильдой, особенно касаемо ее отношений с Николаем, срывался на крик. Андрей хранил спокойствие – оно не звучало ледяной, жутковатой угрозой того спокойствия, которым обладал полковник Власов. Оно было иного толку.

– Матильда Феликсовна, я могу быть не прав. Но все же скажу вам: самое ценное, что есть у человека в этой жизни – это сама жизнь. За ваше право и ваш выбор потратить эту жизнь по вашему разумению, вы ни перед кем не должны нести ответа, кроме как перед самою собой. Вы ничего никому не должны, кроме как должны самой себе и должны своей жизни – прожить ее так, как будто понимаете этот бесценный дар существования, врученный вам, возможно в первый и последний раз. Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится, но и ответственность за ваши действия, помыслы и поступки будет лежать только на вас.

– Вы верите в Бога, Андрей?

– Да. Я верю в то, что Бог – это наша совесть. Меня восхищает любовь человека к Богу, то благоговение, которое он перед Богом испытывает. Так человек обретает возможность понять, какой ценностью является наша жизнь.

Матильда молчала. По ее щекам снова бесшумно катились слезы, стекали на шею и в уши, оставляли на коже щекотные полоски. Голос Андрея, тихий и убедительный, становился все тише. Она была уверена, что когда она заснет, Андрей не ляжет к ней. Но и не уйдет.

– Что это за остров? Андрюша, куда вы меня везете? Это ваш дом? вы меня решили здесь убить? – пыталась расстормошить своими расспросами Матильда глубоко ушедшего в свои мысли Андрея.

Они сидели в машине. Машина при этом двигалась по воде – небольшой деревянный паром приближался к пристани на острове.

Они не виделись почти целый год – со времени ночного дежурства Андрея на стуле у кровати Матильды, у них состоялась только одна встреча, инициатором которой был сам Андрей, снова закончившаяся таким поведением Матильды, от которого она сама пребывала в ужасе.

Князь Андрей крепко запомнил взволнованный и не совсем связный монолог Матильды о полковнике Власове, и он как умел попытался провести целое расследование, результаты которых и пытался озвучить при встрече Матильде. Имени Власова Матильда ему так и не назвала, но Андрей начал с методичного и тщательного изучения всех – особенно самых навязчивых и активных – многочисленных поклонников Матильды как артистки. В своих поисках он дошел до горячо влюбленного в Матильду на самой заре ее карьеры Воронцова и его «покушения» на жизнь Николая и отправился к Волкову, водившему с Воронцовым какое-то время дружбу.

Волков долго отказывался говорить, но в конце концов после бурного выяснения отношений, кончившегося распитием шампанского, а затем и коньяка, рассказал Андрею о последующих за «покушением» на жизнь Наследника событиях, произошедших в жизни Воронцова.

Николай не покривил душою, сказав Матильде о своем решении помиловать бедного безумного юношу. Какое-то время Воронцов провел под арестом, далее его поместили в психиатрическую лечебницу, и долгое время о нем ничего не было слышно. Его матушка – женщина, по словам Волкова пренеприятная и во многом приложившая руку к прогрессирующему безумию сына – была безутешна, грозила жалобами самому Государю, ссылалась на какие-то мифически якобы имеющиеся у нее связи, но к сыну ее так ни разу и не пустили. Навещать Воронцова было запрещено, и находился он в отделении для особо буйных душевнобольных преступников под руководством некого немецкого доктора, придерживающегося экспериментальных методов лечения душевных болезний и вообще с весьма нетрадиционным взглядом на медицину. Матушка Воронцова в какой-то момент резко прекратила все свои попытки добиться свидания с сыном, а затем и вовсе исчезла. Волкова с Татьяной не пустили не то что на свидание к Воронцову, но и даже не допустили до приема у того самого экзотического немецкого доктора.