Сила шести - Питтакус Лор

— Джон? — шепчет она.

Я вздрагиваю, и мое сердце тут же начинает колотиться.

— Да? — отвечаю я, все еще оставаясь в коридоре.

— Что ты делаешь?

— Ничего, — шепчу я. — Не спится.

— Входи, — говорит она. Я толкаю дверь. В комнате кромешная тьма, и я ничего не вижу. — С тобой все в порядке?

— Да, все нормально, — говорю я. Я слегка зажигаю свой Люмен, и он слабо светит как ночник. Я избегаю смотреть на нее, уставившись в палас. — Понимаешь, голова забита. Я думал, может, надо пройтись, или пробежаться, или еще что.

— Но это небезопасно, тебе не кажется? Не забывай, что ты в фэбээровском списке десяти самых опасных разыскиваемых преступников и за твою голову обещана изрядная награда, — говорит она.

— Я знаю, но… Сейчас еще темно, и ты к тому же можешь нас сделать невидимыми, верно? Конечно, если захочешь присоединиться.

Я прибавляю свет на руках и вижу, что Шестая сидит на полу с парой одеял, накинутых на ноги, и с закинутыми назад волосами. Несколько прядей падают на лицо. Она пожимает плечами, сбрасывает одеяла и встает. На ней обтягивающее черное трико и белый топ. Я не в силах оторвать взгляд от ее голых плеч. Я отвожу глаза, только когда меня охватывает абсурдное подозрение, что она может почувствовать мой взгляд.

— Конечно, — говорит она, стягивает с головы ленту и завязывает волосы в хвост. — Мне всегда плохо спится. Особенно на полу.

— Понимаю, — отвечаю я.

— Разбудить Сэма, как ты думаешь?

Я качаю головой. Она пожимает плечами и подает мне руку. Я тут же ее беру. Шестая исчезает, но моя рука все еще светится, и я вижу, как под ее шагами приминается палас. Я гашу руку, и мы на цыпочках выходим из комнаты и идем по коридору. Берни Косар следует за нами. Когда мы проходим гостиную, Сэм поднимает с пола голову и смотрит прямо на нас. Мы с Шестой останавливаемся, и я задерживаю дыхание, чтобы не выдать себя. Я думаю о том, что Сэм явно запал на Шестую и что для него это был бы жестокий удар — увидеть, как мы держимся за руки.

— Привет, Берни, — говорит он в полусне. Его голова падает, и он переворачивается на бок спиной к нам. Мы молча стоим еще несколько секунд, а потом Шестая ведет нас через гостиную и через кухню к заднему выходу.

Ночь теплая, она наполнена стрекотом цикад и шелестом пальмовых листьев. Я глубоко дышу, идя рука об руку с Шестой. Я с удивлением ощущаю, какая у нее маленькая и изящная рука — это при всей ее поразительной физической силе. Мне нравится держать ее за руку. Берни Косар рыскает по густым кустам на обочинах гравиевой дорожки, а мы с Шестой молча идем посередине. Мы упираемся в узкую дорогу и поворачиваем налево.

— Я все время думаю о том, что тебе пришлось пережить, — в конце концов нарушаю я молчание. На самом деле мне бы хотелось сказать, что я все время думаю о ней. — Провести полгода в заточении, видеть, как Катарину… Ну, ты знаешь.

— Иногда я об этом забываю. А иногда по несколько дней только об этом и думаю, — отвечает она.

— Да, — говорю я, растягивая слово. — Не знаю. Понятно, что я тоскую по Генри и страшно переживаю, что он погиб. Но после твоего рассказа я осознал, как мне повезло. Ведь я смог с ним проститься, и все такое. К тому же он был рядом, когда появлялись мои первые Наследия. Не могу представить, что мог бы через все это пройти сам — так, как ты.

— Это было трудно, очень трудно. Катарина могла бы помочь, когда у меня появилось Наследие с невидимостью. Она могла бы еще больше помочь, когда я взрослела и мне надо было с кем-то поговорить о женском. Они ведь были для нас на Земле как родители, верно?

— Верно, — говорю я. — Забавно: теперь, когда Генри не стало, мне чаще всего вспоминается то, что раньше больше всего бесило. Например, когда мы перебирались в другое место и долгими часами ехали по шоссе неведомо куда, и все, чего мне хотелось, это только выйти из машины. Так вот: больше всего запомнились наши с Генри разговоры во время этих поездок. Или наши тренировки, которые начались в Огайо. Когда он снова и снова заставлял меня делать одно и то же… Я это терпеть не мог, понимаешь? А теперь не могу вспомнить без улыбки. Вот, скажем, когда у меня проявился телекинез, мы как-то раз тренировались на снегу. Он бросал в меня разные предметы, а я учился их отражать. Мне надо было отбивать их так, чтобы они летели обратно. Генри запустил в меня пакет с приправой для мяса, я сумел развернуть пакет, и он полетел назад, не сбавляя скорости. Генри, чтобы увернуться, в последний момент упал прямо лицом в снег, — говорю я, улыбаясь сам себе. — А сугроб оказался розовым кустом, засыпанным снегом. И все шипы были на месте. Ты не поверишь, как он ругался. Такого я никогда не забуду.

По дороге проезжает машина, и, пропуская ее, мы спрыгиваем в кювет. Она с разгону сворачивает на мощеную дорожку к стоящему неподалеку дому, и из нее выпрыгивает мужчина в черной кожаной куртке. Он колотит во входную дверь и кричит, чтобы ему открыли.

— Ничего себе. Сколько сейчас времени? — спрашиваю я Шестую.

Она идет по направлению к дому и к мужчине, все еще держа меня за руку.

— Какая разница?

Когда мы подбираемся к нему метра на три, мне в нос бьет запах алкоголя. Этот тип перестает стучать и кричит:

— Открой эту чертову дверь, Шарлин, или я не знаю, что сделаю!

Шестая одновременно со мной замечает у него за поясом револьвер и сжимает мне руку.

— Отделай его, — шипит Шестая.

Он стучит и стучит, пока в переднем окне не зажигается свет. Потом женский голос кричит через дверь:

— Убирайся отсюда! Убирайся отсюда, Тим!

— Открой сейчас же! — кричит он в ответ. — А не то, Шарлин! А не то! Ты меня слышишь?

Мы уже на расстоянии вытянутой руки от него. Я вижу под его левым ухом блеклую татуировку: лысый орел со змеей в когтях.

Она кричит, и в ее голосе прибавилось дрожи:

— Оставь меня в покое, Тим! Зачем ты приехал? Почему ты не оставишь меня в покое?

Он колотит и кричит еще громче. Я уже собираюсь придушить его, сдавить у него на шее этого орла вместе со змеей, но тут вижу, как его револьвер медленно выползает у него из-под ремня и потом зависает в невидимой руке Шестой. Она приставляет револьвер к его затылку, засовывает дуло в его русые волосы и с громким щелчком взводит курок.

Мужчина перестает колотить в дверь. Он также перестает дышать. Шестая еще крепче давит револьвером в его голову, потом начинает передвигать прижатое дуло вправо. От вида зависшего перед его лицом револьвера мужчина весь побелел. Он моргает и яростно трясет головой, надеясь очнуться от этого наваждения в своей постели, на скамейке в парке или в баре, из которого приехал. Шестая двигает револьвером из стороны в сторону, и я жду, что она что-то скажет и тогда у него от страха окончательно съедет крыша. Но вместо этого она вдруг разворачивает револьвер в сторону машины. Она стреляет, и на лобовом стекле появляется круглая дыра. Он пронзительно кричит и начинает рыдать.