Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Да, конечно, я понимаю, – кивнула она и коротко, неуверенно рассмеялась, прижав руку к груди. – Вы так и сказали, когда звонили. Вот только…

Она не закончила фразу, но, в конце концов, что еще она могла сказать? Разве что «Как можно перестать ждать, как можно перестать надеяться и бояться?». Карлссон не мог заставить себя не думать о том, каково ей, даже после всех прошедших лет. Если бы они обнаружили крошечное тельце в канаве, она наверняка испытала бы облегчение. По крайней мере, она знала бы наверняка и смогла бы приходить на могилу, чтобы положить цветы.

– Я могу войти? – спросил он.

Она кивнула и отошла в сторону, пропуская его.

У каждого дома свой собственный запах. У Тэннера пахло плесенью и затхлостью, словно окна не открывали в течение многих месяцев, и от этого запаха першило в горле, как от застоявшейся воды из-под цветов. Дом Деборы Тил пропах моющим средством, и стиральным порошком, и полировкой для мебели, и еще в нем ощущался легкий аромат жаркого. Она провела его в гостиную, извинившись за беспорядок, которого там не было. Комната была полна фотографий, но ни одна из них не изображала Джоанну.

– Я только хотел задать вам пару вопросов.

Он сел в кресло, которое оказалось слишком низким, слишком мягким и напоминало ловушку.

– Вопросы? О чем еще меня можно спрашивать?

Карлссон не знал, что сказать. Он неожиданно понял, что думает, зачем вообще пришел сюда, зачем вытаскивает на поверхность трагедию, почти наверняка не имеющую ничего общего с Мэтью Фарадеем. Он смотрел на женщину напротив, на ее худое лицо и хрупкие плечи. Он проверил ее данные, прежде чем нанести визит. Ей теперь пятьдесят три года. Некоторые люди – например, новый друг его прежней жены – с возрастом крупнели, превращаясь в удобную версию самих себя, но Дебора Тил выглядела так, словно минувшие годы прошлись по ней катком, стерли с ее черт юность и мягкость.

– Я сейчас пересматриваю это дело.

– Зачем?

– Мы ведь так и не распутали его, – ответил детектив. Он не солгал, но и полной правды не открыл.

– Джоанна умерла, – неожиданно заявила Дебора Тил. – Разумеется, я до сих пор верю, что, возможно, она просто уехала далеко-далеко, но на самом деле понимаю, что она мертва, и я уверена, что и вы это понимаете. Возможно, она умерла в тот самый день, когда пропала. Зачем ворошить прошлое? Если вы обнаружите ее тело, то, пожалуйста, сообщите мне. Но ведь вы все равно уже не сможете найти ее убийцу, правда?

– Я не знаю.

– Наверное, вам приходится время от времени пересматривать нераскрытые преступления, чтобы выполнить то или иное бюрократическое правило. Но я давно сообщила все, что могла. Я повторяла свой рассказ много раз, пока мне не начало казаться, что я схожу с ума. Вы хоть представляете, каково это – потерять ребенка?

– Нет, не представляю.

– Уже кое-что, – заметила она. – По крайней мере, вы не заверяете меня в том, что знаете, что я чувствую.

– Вы назвали Джоанну боязливой девочкой.

– Так и было. – Дебора Тил, нахмурившись, посмотрела на него.

– И она знала, что разговаривать с незнакомцами нельзя?

– Конечно.

– Тем не менее она исчезла средь бела дня, на оживленной улице…

– Да. Словно она приснилась нам.

Или, возможно, она доверяла человеку, который похитил ее, подумал Карлссон.

– Наступает момент, когда приходится сказать себе: все кончено. Понимаете? Приходится. Я заметила, что, войдя сюда, вы сразу же посмотрели на фотографии. Я знаю, что вы подумали: здесь нет ни одной фотографии Джоанны. Наверное, вы решили, что это не совсем нормально.

– Вовсе нет, – возразил Карлссон, и на сей раз он не кривил душой. Он искренне верил в пользу избегания болезненных воспоминаний. Его опыт подсказывал, что именно это позволяет человеку оставаться нормальным.

– Это Рози, а это мой муж, Джордж. И двое моих младших детей, Эбби и Лорен. Я плакала, и молилась, и носила траур, пока наконец не простилась с ней и не пошла дальше, и я больше не хочу возвращаться. Это мой долг перед новой семьей. Вы считаете меня черствой?

– Нет.

– А кое-кто считает. – Она горько усмехнулась.

– Вы имеете в виду своего бывшего мужа?

– Ричард считает меня чудовищем.

– Вы с ним по-прежнему видитесь?

– Так вот из-за чего вы на самом деле приехали! Вы все еще думаете, что это сделал он?

Карлссон смотрел на женщину напротив, на ее изможденное лицо и яркие глаза. Она ему нравилась.

– По правде сказать, я вообще ничего не думаю. Кроме того, что дело так и не раскрыли.

– Подозреваю, что он превратил свою квартиру в настоящее святилище. Святая Джоанна среди бутылок виски. Но я не думаю, что это что-нибудь значит.

Это действительно совершенно ни о чем не говорило. Карлссон по опыту знал, что убийцы часто бывают людьми сентиментальными или самовлюбленными. Он с легкостью мог представить себе отца, убившего собственную дочь, а затем проливающего по ней пьяные, вызванные жалостью к самому себе слезы.

– Вы с ним в последнее время видитесь?

– Я не видела его уже много лет. В отличие от бедной Рози. Я пытаюсь убедить ее держаться от отца подальше, но она почему-то чувствует себя ответственной за него. Добросердечность ее до добра не доведет. Мне бы хотелось… – Она замолчала.

– Я вас слушаю.

Но она яростно замотала головой.

– Я не знаю, что хотела сказать. Мне просто хотелось бы… Вы же понимаете?

Ричард Вайн настоял на том, чтобы приехать в отделение полиции, вместо того чтобы принимать Карлссона у себя дома. Он надел костюм, лоснящийся от старости и сильно натянувшийся вокруг талии и груди, и белую рубашку, застегнутую так, что воротник сдавливал кадык. Лицо над воротником выглядело одутловатым, а глаза чуть налились кровью. Когда он взял чашку с кофе, стало заметно, что у него дрожат руки.

– Если никаких новых улик нет, зачем вам я?

– Я пересматриваю это дело, – осторожно ответил Карлссон.

Он сожалел, что опрашивает Ричарда Вайна в участке, а не в его квартире: о человеке очень многое можно сказать, если внимательно рассмотреть окружающую его обстановку, даже если в ожидании гостей в доме тщательно убрали. Наверное, ему стыдно за свой дом, и он не хочет, чтобы чужие видели, как он живет.

– Вы, парни, все время расследования потратили на то, чтобы заставить меня сознаться. А настоящий ублюдок воспользовался этим и скрылся. – Он замолчал и провел по губам ладонью. – Вы и с ней тоже встречались или только мне так повезло?

Карлссон не отвечал. Его угнетало горе, оставившее отпечаток на жизнях всех, с кем ему приходилось разговаривать. Зачем он вызвал этого человека? Из пустой прихоти, опираясь лишь на интуицию, от безысходности, а еще потому, что у него не было никаких настоящих улик. Мэтью Фарадей и Джоанна Вайн – два случая, разделенные двадцатью двумя годами, не имеющие ничего общего, кроме одинакового возраста и того факта, что они бесследно исчезли средь бела дня, недалеко от кондитерской.