Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Что-нибудь еще? – спросил Карлссон.

– Мне показалось, что желание Деккера получить сына является нарциссистической фантазией. То есть на самом деле его волнует он сам.

– Я знаю, что такое «нарциссистический».

– Но потом я случайно увидела детскую фотографию своего пациента, и на ней он в определенном смысле – в определенно поразительном смысле! – очень похож на Мэтью Фарадея.

Карлссон уже перестал делать заметки и только крутил ручку, зажав ее между пальцами. Теперь же он отодвинул кресло от стола.

– Проблема состоит в том, что, с одной стороны, у нас нет улик, которые бы нас устроили. Никто не видел, как похитили Мэтью. Возможно, его никто не похищал. Возможно, он убежал и поступил в бродячий цирк. Возможно, он провалился в люк. С другой стороны, нам оказывают столько помощи, что мы не знаем, что с ней делать. Только за сегодняшнее утро пять человек признались в похищении, но ни один из них этого сделать не мог. С тех пор как на прошлой неделе сюжет о похищении показали по телевидению, к нам поступило тридцать с лишним тысяч звонков. Его видели в разных частях Великобритании, а также в Испании и Греции. Звонившие подозревали в совершении преступления своих мужей, друзей, соседей. Его чертов несчастный отец вчера вечером был избит – просто потому, что таблоидам не нравится его внешность. Со мной связались несколько судебных психологов, они сообщили, что преступник – одиночка, которому тяжело выстраивать взаимоотношения с людьми; или что преступников было двое; или что тут орудует целая банда, которая торгует детьми через Интернет. Со мной связался медиум и сообщил, что Мэтью находится в замкнутом пространстве где-то под землей, и это чрезвычайно ценная информация, поскольку избавляет нас от необходимости ведения поиска на Пиккадилли-Серкус. А ведь есть еще и журналисты, пишущие, что все это случилось потому, что у нас слишком мало патрульных полицейских на улицах, или автомобилей на дорогах, или работающих камер видеонаблюдения. Или что во всем виноваты шестидесятые годы двадцатого века.

– Шестидесятые годы? – удивилась Фрида.

– Это объяснение мне больше всего нравится, потому что, похоже, оно практически единственное, в котором меня даже при всем желании обвинить нельзя. Так что, простите, если я не рассыплюсь в благодарностях, узнав, что кто-то, по вашему мнению, неким неизвестным способом может быть связан с преступлением. Я чрезвычайно сожалею, доктор Кляйн, но то, что вы сообщили, похоже, не очень-то отличается от заявления сознательного гражданина, что его сосед в последнее время проводит подозрительно много времени в гараже.

– Вы правы, – согласилась Фрида. – Я бы и сама пришла к такому же выводу.

– Но тогда зачем вы явились ко мне, зачем сообщаете об этом?

– Просто, как только у меня появилась эта мысль, мне не давало покоя желание поделиться ею.

Лицо Карлссона окаменело.

– Вы хотите сказать, запротоколировать? – уточнил он. – Тогда, если что-то пойдет не так, как надо, виноват буду я?

– Просто поступить так было правильно. – Фрида встала и взяла пальто. – Я так и знала, что это ничего не значит. Я просто хотела убедиться.

Карлссон встал и вышел из-за стола, чтобы проводить ее. Он чувствовал, что перегнул палку. Он сорвал злость, накопившуюся за утро, на женщине, которая просто хотела помочь, – пусть ей это и не удалось.

– Посмотрите на ситуацию с моей точки зрения, – предложил он. – Я не могу ходить по району и опрашивать людей, основываясь на чьих-то снах. Я понимаю, что вы психоаналитик, в отличие от меня, но такие сны снятся очень многим, однако преступлений не провоцируют.

Настала ее очередь говорить резко.

– Не детективу учить меня интерпретировать сны. Уж не обессудьте.

– Я просто хотел сказать…

– Не переживайте, – перебила его Фрида. – Я больше не стану отнимать у вас время. – Она надела пальто. – Но это был не просто какой-то незначительный сон, который снится ему время от времени, как у большинства пациентов с приступами паники. Этот сон снился ему много лет назад, когда он был еще молод, и вот теперь неожиданно вернулся.

Карлссон уже собирался попрощаться и проводить ее до выхода, но внезапно передумал.

– Что значит «вернулся»? – удивился он.

– Детали вам ни к чему, – заметила Фрида. – Но дело в том, что раньше у него было ярко выраженное желание иметь дочь, а теперь ему хочется сына. И его беспокоит, что в такой смене желаний кроется сексуальный подтекст.

– Смена желаний? – Выражение лица Карлссона, похоже, озадачило Фриду. – Вы говорите, что ему и раньше снились такие сны? Давным-давно?

– Это имеет значение?

Какое-то время он не знал, что ответить.

– Мне просто любопытно, – наконец произнес Карлссон. – По личным причинам. Сколько ему тогда было лет?

– Он говорил, что еще не достиг совершеннолетия. Значит, ему было двадцать, может, двадцать один год. Задолго до того, как он познакомился со своей женой. Потом этот сон просто перестал ему сниться.

– Снимайте пальто, – распорядился Карлссон. – Садитесь. То есть, пожалуйста. Пожалуйста, присаживайтесь.

Глядя на него несколько настороженно, Фрида снова положила пальто в кресло и села.

– По правде сказать, я не понимаю… – начала она.

– Сколько лет вашему пациенту? Сорок три?

– По-моему, сорок два.

– Значит, тот, прежний сон снился ему двадцать два года назад?

– Вроде того.

Карлссон присел на край стола.

– Давайте уточним. Двадцать два года назад ему снится маленькая девочка. Как он похищает маленькую девочку. Потом – ничего. А теперь ему снится, как он похищает маленького мальчика.

– Правильно.

Внезапно Карлссон подозрительно прищурился.

– Вы ведь со мной откровенны? И ни с кем еще не разговаривали об этом деле? Не проводили собственное расследование?

– На что вы намекаете?

– Никто вам эту мысль не подкинул?

– О чем вы?

– Ко мне уже приходили журналисты, прикидываясь свидетелями, просто чтобы узнать, что у нас есть по делу. Если это шутка, то знайте: вы пойдете под суд.

– Не успела я надеть пальто, как меня уже отдают под суд?

– Вам известно лишь то, что Мэтью Фарадея похитили, и ничего больше?

– Я не настолько часто читаю газеты. О деле Фарадея мне практически ничего не известно. Что-то не так?

Карлссон энергично потер лицо, словно пытаясь проснуться.

– Да, кое-что не так, – признался он. – Дело в том, что я не знаю, что и думать.

Он что-то пробормотал, но что именно – Фрида не разобрала. Создавалось впечатление, что он спорит с самим собой, и впечатление это соответствовало действительности.