Вчера, позавчера… - Владимир Алексеевич Милашевский

ночь!

Мокрый ветер с Невы, капли с крыш во время частых зимних оттепелей быстро освежат после подлой залы и подлого «бефстроганова»!

Средний проспект. Лютеранская церковь теперь заколочена! Булочная! Это та самая, в которой я, на исходе войны, покупал уже сырые, непропеченные «французские» булки! Именно эта булочная и подала первый сигнал о «бедствии»! Какая вечная булочная! Даже страшно! Она существует и по сию пору, когда все уже ушли, и кирха стала пустым, мешающим всем зданием! В этой булочной будут продавать хлеб даже и тогда, когда меня не будет!

Мимо кирхи, мимо булочной мы шли такие молодые из мастерской зимними вечерами, после «модели», около восьми часов! Шли, хохотали, провожали «трех сестер», девушек Бенуа, до их квартиры на 1-й линии. Надя шла к Ате и Леле. Останавливались около книжных магазинов. На нас смотрели «Образы Италии», книга, которую читали в Петрограде все!

Казанова был самой популярной личностью той эпохи, после Распутина, конечно!

Красовались обложки с сиреной — «Уездное» Замятина! Там, в той бездне, из которой я приехал, не читали ни Муратова, ни Замятина с его «сиреной». Бездна их отталкивала, отплевывала. Масло не проникает в середину бочки с водой!

Кончился рабочий день в Академии. Семь часов вечера! Померкли электрические лампочки над головой Венеры Медицейской!

— Ты очень устал сегодня? — говорю я соседу. — А то пойдем, пройдемся по Невскому, посмотрим на «наличный состав», на список действующих лиц женского персонала!

Доезжаем на трамвае до Городской думы. Дальше едут только мокрые курицы… Унылые служащие и какие-то «тетки» с сумками!

Вот она — сцена жизни! Огни, огни! Витрины. Двери ресторанов. Бриллианты «Тэта». «Квисисана» — бутербродная-автомат. Пивные. Шашлычные в подвальчиках. И сколько магазинов!

В костюмы дорогих конфет Для улиц женщины одеты, И жадно взорится проспект На дверь ночного кабарета!

Это написал Брюсов, Валерий Брюсов. Ну, что же, он чувствует современность!

Опишу кое-какие забавные, даже декоративные черты жизни студентов-академистов.

Большую роль в ней играла столовая. Она освобождала нас от хождения по кухмистерским, да и цены были дешевле. Столовая была не только местом для обедов, но чем-то вроде интеллектуального клуба, которым ведал Катуркин, ученик Маковского.

На столе лежали альбомы, где каждый мог делать наброски и зарисовки. Когда альбомы заполнялись, из них вырезались наиболее удачные рисунки и вклеивались в другой, сводный альбом, некий альбом-музей столовой.

Какова была моя радость, когда я в первые же месяцы пребывания в Академии попал в этот альбом-музей. Это было мне дороже академической отметки!

Меня удивляло, что многие академисты не могли сделать быстрого меткого наброска. Они привыкли к длительному рисунку, в котором подробности заменяют главное, основное. Но зато как блистал на этих альбомных листах Александр Яковлев! Целые листы заполнял также пейзажист Гужавин, который рисовал ручейки, рощицы, группы деревьев, и все это «не глядя», набитой рукой.

Вся атмосфера академической столовой была родной для академистов. Мы сидели в ней после дневных занятий, болтали, обедали, пили чай, рисовали в «столовских» альбомах, пока ровно в пять часов не прогремит звонок к рисунку.

Попробую описать личный состав «посетителей» этого клуба, опекаемого Катуркиным.

Состав учеников Академии был довольно пестрым и по социальному и по финансовому положению.

Тут были и хорошо зарабатывающие молодые художники, и архитекторы, и юноши, не нуждающиеся ни в каких заработках, сынки состоятельных родителей. Тут были юноши-интеллигенты с весьма скромными средствами, и были остронуждающиеся, дети бедняков, пробивающие дорогу собственными руками и талантами.

Одни завтракали бифштексом по-гамбургски с яйцом поверх мягкого, полузажаренного мяса, обложенного луком, запивая пышно поданное блюдо стаканом душистого кофе с пирожным. Бифштекс стоил дорого — двадцать пять копеек. Другие, сидевшие рядом, уминали гречневую кашу, правда, с куском сливочного масла. Она стоила семь копеек, хлеб бесплатный — ешь, сколько угодно, так что можно вполне насытиться, ограничившись этим.

Большая была разница и в смысле заработков и успехов. Сатириконцы Ремизов (Ре-ми), Александр Яковлев, Юнгер были крупные «гонорарщики», журнал давал неплохие доходы его авторам. Некоторые живописцы имели портретные заказы или продавали пейзажи, другим продать не удавалось ничего. Архитекторы старших курсов помощничали у «королей» архитектуры Щуко, Перетятковича, Лидваля, имели прочные и немалые доходы. А иные сидели на бобах, и инспектор ходатайствовал перед великой княгиней Марией Павловной (президентом Академии) о предоставлении им субсидии, чтобы поддержать талант, долженствующий прославить родину.