Охота на Сталина - Вячеслав Хватов

— На-ка хлебни, — бивень протянул Виктору флягу, — а то смотрю, совсем ты скис. Да и от радиации помогает, говорят.

Орловский сделал большой глоток и зажмурился. Чистый медицинский. Роскошь по нынешним временам.

Ни шахтеров, ни монтеров хантеры не встретили, и благополучно добравшись до «Дома Советов», поднялись наверх.

Сама музей располагался на Волхонке таким образом, что поход к нему представлял собой узкое бутылочное горлышко между двумя радиоактивными пятнами.

Эх, если бы Виктор тогда знал об этом! Орловский застонал. Теперь-то он понял, что Морок сознательно не посвятил его во все детали рейда. Может быть, он заранее решил избавиться от новичка, в котором сомневался? А он сомневался!

Не даром тогда Морок осадил чересчур разоткровенничавшегося Глума, сказав ему, — «а ты уверен в том, что он, не засланный казачок из администрации?»

Орловский вспомнил, как его встретил улыбчивый, очень похожий на своего отца Андрей. Вечером следующего дня они очень хорошо посидели со Степаном Мазуром, бывшим ОУНовцем давно и основательно втершимся в доверие к администрации СФОР. (Stabilisation Forse). Ага, стабилизаторы ебтыть.

Когда они с Мазуром через два дня зашли в штаб СФоровцев, Виктор первые полчаса не мог найти себе места. Впервые после несколько месяцев мытарств по разрушенным Сибирским и Уральским городам, после ночевок среди ящиков железнодорожных складов и под платформами занюханных полустанков, он оказался в таком роскошном по нынешним временам доме.

Обстановка не то что поражала, а просто вгоняла в ступор. В центре приемной, весело потрескивая отборными полешками, горел камин. Немногочисленные посетители, утопающие в нежных креслах, с подозрением косились на него, неизвестно как очутившегося здесь в своих кирзовых сапогах, простеньких суконных галифе и френче с засаленными рукавами.

Орловский старался не смотреть по сторонам, но сделать это было трудно. Какие-то официантки или секретарши, черт их разберет, то и дело сновали по красным ковровым дорожкам с подносами, уставленными миниатюрными чашечками кофе, кофейными чайничками и сахарницами.

Толи от вида кремовых пирожных на подносах, то ли от вида аппетитных округлостей секретуток, перекатывающихся под натянутой тканью одинаковых коротких, синих юбок Виктор сглотнул слюну.

Какой-то круглолицый молодой офицер с напудренными щеками подошел к камину и, взяв из кованной ажурной стойки кочергу, принялся не спеша помешивать ей вспыхивающие радужным сиянием поленья и угли.

Если бы через минуту другую не отворилась обитая кожей дверь начальственного кабинета, и из нее не выскользнул бы брат-близнец круглолицего адьютанта, красный как рак Виктор, чей лоб к тому времени покрылся испариной, а в горле сильно першило, сам бы выскочил в коридор, не дожидаясь решения своего вопроса.

Френк Лейтон, как представил его Орловскому Мазур, шагнул навстречу Виктору и протянул ему какую-то папочку с листками.

— Поздравляю. Ваш вопрос решен положительно. Вы зачислены в службу национальной безопасности, — сказал Лейтон, тихонько подталкивая Орловского к выходу, медальон и отчетную документацию, гражданин Орловский, получите в канцелярии на втором этаже. Там же на ваших бумагах поставят все полагающиеся печати.

Ага, еще бы не положительно. Теперь месяца три придется на дядю работать. Триста баксов как с куста.

В коридоре Виктор внимательно рассмотрел бумаги.

Helppolicemen — вот он кто теперь. Это погонялово американцы слизали с немецкого Hilfepolizai. Такие формирования фрицы организовали на оккупированных территориях еще во время войны. Об этом он узнал потом от соседа по двухярусной койке, лупастого Гоши Криворучко, который этим самым полицаем оттарабанил без малого восемь лет.

Противно, конечно, но что делать? Мазур объяснил ему, что иначе нельзя. Сначала Виктор пару недель прокантуется в казармах под Костромой. Курс молодого бойца. Хе-хе. Потом его переведут в батальон интендантской службы. Так у янки официально называется отряд хантеров.

Ну что же — под Костромой, так под Костромой. Медальон и стопку каких-то бланков Орловский получил быстро. Медальон красивый.

Виктор повернул голову и посмотрел на звездно-полосатую бляху с крупными золотистыми буквами «SF» — Stabilisation Forse. Ниже мелкими выпуклыми буквами было выбито Helppolicemen.

Да. Недолго музыка играла. Эх, если бы Андрюха Мишин, сын Тимофеича не ушел тогда сразу в рейд, передав его под опеку Мазуру. Напоследок только и успел, что напутствовать Виктора, чтобы тот не появлялся в расположении польского батальона. Поляков немцы бросили на север Московской области, где у советской армии тогда находились еще какие-то боеспособные части. Да так они здесь и остались, несмотря на то, что произошло перераспределение секторов.

Американцы пшекам и тогда и сейчас не указ, и статус легионера СФОР ему, Орловскому никак не поможет. Шлепнут и скажут, что так и было.

Эх, Андрюха, Андрюха. Если бы удалось сесть тебе на хвост, сейчас вместе бы ходили в рейды и может, все было бы по-другому. Все-таки надежное плечо товарища в зоне многое значит. Но Андрюха из своего последнего рейда так и не вернулся, и идти Орловскому к залежам трофеев в Пушкинский музей пришлось с Мороком, Бивнем и как там его?.. Костиком.

Только по почерневшим от копоти колоннам можно было догадаться, что перед ними тот самый музей.

— Мда, — Морок посмотрел на изуродованное здание, — не думал, что все так плохо.

— Не ссы, внутри что-нибудь, да сохранилось.

Хантеры прошмыгнули в узкую щель между кирпичной стеной и упавшей колонной и оказались в довольно просторном помещении в центре которого валялись куски какой-то гигантской статуи.

— Давид, — Бивень остановился возле гигантского бицепса.

— Да хоть Голиаф, — Морок обошел обломки и направился к лестнице. — Нам чего помельче надо.

— Жалко.

— Людей надо жалеть, а не статуи.

На первом этаже делать было нечего. Здесь в свое время неплохо потрудился огонь. Все что могло сгореть — сгорело, а что не могло — рассыпалось или оплавилось. Даже металлические предметы были безнадежно испорчены. В почерневших, изогнутых железяках уже невозможно было распознать изысканные столовые принадлежности, дорогое, инкрустированное драгоценными камнями оружие или статуэтки.

— Туда идти не вижу смысла, — Морок посмотрел на мраморную лестницу, упирающуюся в никуда. — Значит, сразу в подвалы.

Виктор ожидал увидеть внизу штабеля ящиков, коробок и свертков или что-то вроде складов со стеллажами. Однако подвальные залы мало чем отличались от остальных. Разве что были поменьше и предметы искусства располагались плотнее.

Ближе к входу зала, где размещалась выставка, на полу лежали обгоревшие по краям туркменские и азербайджанские ковры ручной работы с портретами Сталина. Чуть дальше на стене висело вышитое гладью панно. У начала арочного свода стояла огромная фарфоровая ваза с рельефами, которые иллюстрировали основные этапы жизни вождя.