Охота на Сталина - Вячеслав Хватов

Да, прогулка по Москве-реке — это не очень удачная мысль. Но что делать. На даче у Комаровых в Переделкино и леса-то настоящего рядом нет, а в тех лесопосадках, что вытянулись вдоль Минского шоссе в это время грибник, на грибнике видит грибника издалека. Так что Серебряный бор с его многочисленными протоками Москвы-реки подходил для их с Архаром дела как нельзя лучше. А жаль. Очень уж холодно на воде. Виктор подышал на посиневшие пальцы правой руки и, оглянувшись на прогуливающегося на берегу напарника, достал из-за пазухи револьвер.

Погруженный в свои мысли и ничего не подозревавший Владик, в это время, наблюдал за водомеркой, лихо скользящей по воде. В эту самую воду и шлепнулась густая темная струйка крови, вышибленная пистолетной пулей из правого виска секретаря Ежова.

Тело Владика начало заваливаться вправо и грозило вот-вот кувырнуться в Москву-реку.

Не порядок. Просто исчезновение объекта в их планы не входило. Отчетность, она везде отчетность. Вдруг они с Архаром сговорились с Владиком и позволили ему бежать? Или, что гораздо хуже, Берия кинул секретаря Ежова в одну из камер в подвалах Лубянки для выяснения некоторых обстоятельств немецкого вояжа «ежевички». А так завтра во всех газетах будет новость не о таинственном исчезновении, а о самоубийстве секретаря Ежова. А в кулуарах запустят слух о неразделенной любви между подчиненным и его шефом. Томсон уж постарается. Тем более все это не так уж и далеко от истины.

Орловский подтянул труп за ремень ближе к центру лодки, посмотрел по сторонам, вынул из кармана проспиртованный батистовый платок и, аккуратно вытерев им пистолет, вложил его в руку Владика. После этого Виктор еще раз посмотрел по сторонам и, вздохнув, осторожно перевалился через борт лодки и погрузился в воду, которая оказалась не такой уж и холодной.

Москва Тверской бульвар д. 23. 09.09.1938 г

Пластинка с веселеньким фокстротом уступила место на патефоне пластинке с ариями Шаляпина, и часть изрядно подвыпивших гостей, развалившись на диванах и креслах, принялась подвывать Федору Михайловичу.

Орловский вышел на балкон и закурил. Терпеть все это не было больше никаких сил. Квартира Ежова, превращенная его женой Евгенией Соломоновной Гладун-Хаютиной в нечто среднее между светским салоном и натуральным притоном, не понравилась ему сразу. Сдвинутые когда-то вместе и, похоже, так никогда и не возвращавшиеся обратно на свои места массивные столы из красного дерева, занимали ближнюю к балконам половину комнаты. Другая половина, приспособленная под танцы по всему периметру, была обставлена дорогой мягкой мебелью, обтянутой темно-синим под цвет портьер бархатом. Скорее всего, это был какой-то дореволюционный мебельный гарнитур, экпроприированный из одного из подмосковных поместий. По всяким секретерам, журнальным столикам и тумбочкам в огромных количествах были расставлены причудливых форм пепельницы. Вот и сейчас большинство из них уже было забито окурками, а висевший в воздухе дым еле-еле вытягивался сквозь приоткрытые двери балконов.

Столы буквально ломились от угощений. Чего здесь только не было. Названия большинства блюд Виктору были незнакомы, и из чего были приготовлены многие из них, так и осталось загадкой. Ел Орловский мало, в основном закусывал солеными грибочками водку, которую рюмку за рюмкой отправлял в рот, не дожидаясь очередного тоста.

После горячего Виктор переместился на один из диванов, где вынужден был выслушать от примостившегося рядом какого-то партийного функционера о том, на каком диване кого и сколько раз тот поимел из присутствующих здесь дам. А когда, наконец, не выдержав, Орловский встал и направился к балкону, одна из засегдатаек салона в буквальном смысле повисла у него на шее и, запустив руку под гимнастерку, попыталась увлечь его в одну из многочисленных комнат. Еле обился.

Холодный осенний ветер, оборвав тянущийся за ним шлейф из запаха духов, смешанного с перегаром, приятно холодил лицо.

— Ну что закис? — Девид Томсон, он же Иозеф Труханьски облокотился о перила рядом с ним.

— Да тошно чего-то и скучно.

— Скучно ему. Ты, мил человек, здесь на работе. Присматривайся, запоминай. Вон видишь, на кресле у рояля развалился толстяк в военной форме? Исаак Бабель. Писатель, так сказать, и по совместительству один из любовников хозяйки.

— Один из?

— Да. Только здесь их трое. Вон с барышней, у которой платье сползло почти до пояса, танцует Михаил Кольцов — известная личность, а в углу сидит нога на ногу знаменитый наш полярник Отто Юльевич Шмидт. Много здесь знаменитостей. Так и тянуться они поближе к власти, как мухи на говно. Вон Маршак, а вон Фадеев. Но они нас мало интересуют. Вот Подвойский с Косаревым — это да. К таким людям и надо подбирать ключик. А еще лучше к партийным женам. Трудно придумать что-то более естественное, чем пребывание жены возле мужа, а если эта жена интеллигентка, ненавидит работу и бездельна, то она будет огромную часть времени проводить с людьми интеллигентными — писателями, поэтами, журналистами, артистами — в том кругу, в котором и нам проще всего появляться, и в тех местах — в магазинах, ресторанах, театрах, богемных квартирах — в которых и нам с тобой неподозрительно быть. Более того, даже если кому-то и станут подозрительны ее встречи с кем-то определенным, она для НКВД сможет дать версию прошлой или настоящей, любовной связи. Какой интеллигент без любви, — Труханьски выпустил колечко дыма, тут же превращенное ветром в ничто, и ткнул окурком в напольную пепельницу, напоминающую греческую амфору.

Все то время, пока его начальник читал сою «выездную лекцию» Орловский настороженно всматривался вглубь залы, отделенной от балкона тюлевой кисеей.

— Не бойся, там ничего не слышно. Вишь, как этот хор имени Пятницкого разоряется.

И действительно. Изнутри доносились совсем уж непотребные звуки, напрочь, заглушающие голос великого русского баритона.

— В принципе ты можешь уже идти. Скоро вся эта братия расползется по комнатам. По двое, по трое…

— А вы?

— А что я? — Девид усмехнулся. — Мне не привыкать. Я во славу Британской империи своей целкости еще в пятнадцатом году лишился… О, гляди! Вот и сам хозяин явился. Сейчас-то все и начнется.

Московская область. Санаторий им. В.В. Воровского. 18.11.1938 г.

Евгения Соломоновна закончила писать и посмотрела на сердитого мужчину, ходившего вдоль стенки взад-вперед.

— Все?

Тот второй, который стоял у окна, взял из ее рук тетрадный листок и, сложив вчетверо, убрал его в нагрудный карман гимнастерки.

— Все, — сердитый убрал в кобуру пистолет, которым несколько минут назад размахивал перед ее носом и кивнул тому, что у окна, — твое слово, Виктор.

Орловский обошел вокруг стола и встал за спиной жены Ежова. Архар кивнул, и Виктор одним движением завел руки Евгении Соломоновны за спинку стула, а вторым, зажал ладонью ей рот.

Впрочем, Гладун-Хаютина и не пыталась ни кричать, ни сопротивляться. Лишь ее расширившиеся от ужаса зрачки уставились на кончик шприца, появившегося в руках у Архара.