Ведьма и тьма - Симона Вилар

Люди вокруг говорили, что князь созвал совет, обсуждает с воеводами, каким путем идти на болгар. О чем говорили на самом деле, мало кто мог разобрать – князь с воеводами и венграми сидели у самой воды, в стороне от стана, выставив вокруг копейщиков, чтобы не дозволяли никому приблизиться. А в стане дружинники гадали – выступят ли они сразу по получении столь горестных вестей или все же дождутся печенегов? Пардус Святослав мешкать не любил – отправлял вперед гонца с сообщением «Иду на вас» – и следом сам являлся, не дав никому опомниться. Однако русские витязи лучше сражались пешими, а конница князю была нужна позарез, и это было главной причиной, чтобы все-таки дождаться печенегов. Правда, были еще и венгры Акоса, но когда болгары восстали, большую часть своих отрядов он отправил домой, а с ним остались лишь те, кого он водил пограбить тиверцев. И все же Акос был возмущен тем, что Святослав собирался присоединить к войску печенегов – исконных врагов венгров. Он вопил, что уйдет от князя, ежели тот пошел на сговор с его кровниками. Святослав только отмахивался, а когда царевич разошелся не на шутку, пригрозил порубить его людей и отнять добычу. И уточнил, сурово глядя на Акоса: сам дьюла Ташконь прогневается на сына, который нарушил клятву верности своему родичу Святославу. Если же Акос одумается и вернется вместе с русами в Болгарию, то князь позаботится, чтобы у того не было проблем с печенегами, да и наградит богато, позволив брать у мятежных болгарских бояр все, что царевич пожелает.

Так и унял шумного венгра. На вечернем совете тот сидел насупленный, но покорный. Выйдя пройтись, Малфрида издали увидела Акоса при свете костров: широконосый, скуластый, невысокий и коренастый, и вдобавок смуглый, как печенег. Если княгиня Предслава, сестра его, схожа с братом, то понятно, отчего Святослав так скоро охладел к ней. Особенно когда его любила такая красавица, как Малуша.

Совет затянулся до полуночи. Малфрида не спала, тревожилась за Калокира. Тот вернулся задумчивый, не бросился к ней, а сел рядом, обхватив колени, глядел вдаль.

– Хочешь, поговорим? – положила ему руку на плечо Малфрида. – Я ведь все понимаю – предал тебя базилевс Никифор. И если не расположение к тебе князя… Всякое могло бы случиться.

Она заговорила об этом, потому что прислужников Калокира дружинники-русы сегодня уже успели слегка помять, хотя до того они важно расхаживали среди варваров, смотрели косо, а тут…

– Никифор не предатель, – с нажимом ответил Калокир. – В Константинополе давно не бывало столь благородного и честного правителя. Он своих людей не оставляет. А своими он называет немногих.

– Да знавала я этого Никифора Фоку, еще когда он и базилевсом не был, – закинув руки за голову, проговорила Малфрида и лениво потянулась. – Даже предрекла ему, что однажды венец наденет. А также и то, что женится на красавице Феофано[59].

Калокир внимательно взглянул на ведьму. В отсветах горевшего неподалеку костра его лицо выглядело взволнованным.

– А помнишь ли, что еще было в том гадании?

Малфрида все еще потягивалась – медленно, чувственно, как кошка. Ах, обнял бы сейчас, да так, чтоб дух захватило! Но нет, не такие они, мужчины, чтобы любиться, когда дела решать надо. Это их от любви сильнее воды студеной охолаживает…

Малфрида уронила руки и ответила, что нет, не помнит. Больно надо ей хранить в памяти все сказанное когда-то при ворожбе.

– Жаль, – со вздохом сказал Калокир и отвернулся. – Я бы хотел знать, какова судьба Никифора. Ибо моя судьба связана с ним.

Малфрида искоса взглянула на своего ромея.

– Говоришь, судьбы ваши связаны? Да полно! Кто ты, а кто он!

Калокир ответил не сразу.

– Я прихожусь императору дальней родней. Моя мать, как и божественный базилевс, происходит из знатного армянского рода Фок, но, будучи совсем юной, она вышла замуж по любви за простого десятника в фемном войске[60]. Причем вышла вопреки воле родни, и они от нее отказались. Семья ведь была одна из знатнейших, моя бабка по матери зостой[61] при дворе состояла, а тут такой брак! Вот и уехала мать с супругом в отдаленный Херсонес, став им чужой. Но со временем отец мой смог отличиться на службе и был назначен катепаном[62], то есть градоначальником в Херсонесе. Там я родился, вырос, там с русами водил дружбу, язык их выучил. Торговые гости с Руси в Херсонесе не диво. Поэтому я часто общался с ними, на ладье рыбачить вместе выходил, беседовал о всяком: об обычаях русов, о красивых рабынях из тех краев, о верованиях. Ну и о чудесах ваших тогда узнал. Думал, что россказни все это. А теперь, – он приобнял Малфриду, – теперь убедился, что они не лгали.

Кажется, его внутреннее напряжение стало спадать. И он уже охотнее рассказывал, как сложилась его жизнь. Это был откровенный разговор, и Малфрида слушала внимательно.

Она понимала, что для такого честолюбца, как Калокир, нет ничего слаще, как о своих деяниях вспомнить – сколь многого он достиг. Когда он подрос, мать начала писать родне в Константинополь и просить за сына, пока какая-то из тетушек не смилостивилась и упросила великого полководца Никифора Фоку похлопотать о дальнем родиче. Никифор Фока тогда был главнокомандующим имперских войск, у него было немало забот, и все же он не отказался пристроить Калокира в один из своих отрядов, но без особого возвышения – рядовым копьеносцем. Позже, когда стало известно, что назначенный им херсонесец отличился в сражениях и знает язык русов, его отправили старшим в отряд скифов – так ромеи называли наемников с Руси. Еще со времен договора с Олегом Вещим русы нередко воевали в войсках империи, и вот один такой отряд проявил себя в кампании Никифора Фоки в Сирии, где тот сражался с мусульманами. Полководец узнал, что русами командовал его дальний родич Калокир, и повысил его в чине. Отныне херсонесец командовал русами на Кипре и опять вызвал уважение Никифора, который вновь вызвал его и наградил. А потом в Константинополе скончался император Роман, его наследники были слишком малы – и Никифора провозгласили императором. Он женился на императрице Феофано, получив всю полноту власти. Правда, считалось, что властвовать ему лишь до той поры, пока сыновья Романа и Феофано не подрастут, чтобы взойти на трон.

– Такое уже бывало, но еще чаще случалось, что правитель-наместник правил, пока народ принимал его власть. А уж из Никифора и впрямь получился отменный император. По натуре он так и остался солдатом: базилевс презирает роскошь, неприхотлив, искренне верующий. Власть он принял как призыв от Бога. И отнесся к ней со всей ответственностью: выступил против казнокрадов и взяточников, лишил сана недостойных епископов, изъял у церковников деньги, полученные неправедным путем. Причем тратил их не на роскошь, а на усиление армии.