Чужое сердце - Ирина Градова

– Что – надолго? – не понял Кобзев.

– Ну, Елена еще может вспомнить правду?

– Трудно сказать, но ведь это необязательно: думаю, стоит поговорить с ее экс-мужем. Они разведены, отношений не поддерживают, поэтому врать ему нет никакого смысла.

Я как-то не подумала о том, что можно побеседовать с бывшим Елены! Честно говоря, мне совершенно не хотелось с ним встречаться, ведь я помнила историю, рассказанную Еленой, когда мы с ней разговаривали во время нахождения Владика в реанимации. Человек, избивающий собственную жену и поднявший руку на ребенка, мгновенно падал в моих глазах ниже уровня плинтуса. Тем не менее нужно же выяснить правду, в конце концов?

– А как насчет Лавровских? – спросила я Павла. – Что-то выяснилось?

– Я старался действовать осторожно, – вздохнул психиатр. – Мы ведь не брали у Лавровских пробы крови, а все наши умозаключения основываются лишь на вашей наблюдательности. В общем, я пришел к выводу, Агния, что вы правы, и мальчик Лавровских также не является их биологическим сыном!

– Вот это да! – воскликнула я, не сдержавшись.

– Я побывал у них дома, – продолжал Павел, не обращая внимания на мой возглас, – и попросил посмотреть альбомы с фотографиями. Видел всех бабушек и дедушек по линии отца и матери, уточнил насчет глаз. Они, естественно, ничего не поняли, но вы не ошиблись: все темноглазые, кроме Толика. Остается еще факт измены, но не думаю, что Лавровская из таких женщин: она обожает мужа и вряд ли пошла бы «налево». Нужно разговорить Елену, – убежденно сказал Кобзев. – Для того чтобы знать наверняка насчет усыновления, необходима хотя бы одна зацепка, тогда можно будет и на Лавровских нажать. А пока что у нас ничего нет.

– Может, попробовать уговорить Елену сдать тест на определение ДНК?

– Полагаете, она согласится? – с сомнением произнес Павел.

– Даже не знаю. Если врет насчет сына, то, конечно, не согласится, но вдруг – нет?

– То есть?

– Если, допустим, ребенка и в самом деле в роддоме подменили – специально или случайно? Разве она не захочет знать правду?

– Что ж, попробуйте ее убедить. Или, возможно, ее мужа? В данном случае они оба имеют право принять решение об анализе. Кто знает, может, это наш единственный выход? Просить об этом Лавровских вообще нет никаких оснований, а вот Елена уже в курсе несовпадения групп крови. Да, попробуйте!

* * *

Лежа на дерматиновом диване в приемном отделении, я читала толстенный дневник Прасковьи Федоровны Арамейченко – вернее, пыталась его читать. Я никогда не вела дневник... хотя, нет, вру: в детстве как-то было дело! Тогда специальных тетрадей для этих целей было днем с огнем не найти, поэтому я просто купила тетрадку в клетку потолще, наклеила на обложку каких-то переводных картинок и жирно выдавила ручкой надпись: «ДНЕВНИК». Признаться, назвать так это «произведение» можно было лишь с натяжкой. Я не описывала там свои будни, а только иногда заносила в него смешные случаи из школьной жизни, вклеивала фотографии киношных и эстрадных кумиров и записывала анекдоты. Моя подруга Лариска ведет дневник со времен старших классов. Насколько я знаю, у нее накопилась целая куча тетрадей, которые она не выбрасывает, а с любовью хранит в запертом ящике комода, иногда перечитывая и удивляясь, «какой дурочкой была раньше!». Там описано все: от первой двойки по поведению до первой любви, все ее кавалеры, все беременности, все начальники и коллеги. У меня же никогда недоставало терпения заниматься эпистолярным жанром. Наверное, читать чужие дневники интересно, но в случае со «своей» старушкой Шилов оказался совершенно прав: содержание дневника скорее напоминало криптограмму. В дневнике было полно загадочных символов, непонятных изображений, полуфраз, незаконченных предложений. Пока что мне удалось сообразить, что Прасковья Арамейченко очень своеобразно понимала смысл ведения записей: некоторые из них датировались двадцатилетней давностью, а последним, судя по всему, было не больше полугода. Кроме всего прочего, я наткнулась на несколько имен. Пара-тройка из них встречались довольно часто, но ни одного адреса или телефона я пока что не заметила, – в конце концов, основной моей целью являлось помочь Шилову отыскать родственников старушки. Листая тетрадь, я увидела странную надпись на латыни: «homunculus». Она встречалась несколько раз, но я все равно вряд ли обратила бы на это внимание, если бы каждый раз Арамейченко жирно ее не обводила. Это должно что-то означать, но что? Какой-то медицинский термин, имеющий отношение к ее специализации? Надо бы посмотреть в Гугле. С тех пор, как Дэн научил меня полноценно пользоваться Интернетом, я удивлялась, сколько, оказывается, всего интересного можно найти в Сети! Хотя, скорее всего, это слово ничего особенного не означает: в конце концов, это же не записи члена Ордена тамплиеров, а всего лишь тетрадь женщины, находящейся на склоне лет. Просто мой мозг устроен странным образом: как только он сталкивается с чем-то неизвестным, то сразу же начинает строить предположения, порой совершенно фантастические, и рисовать картины, не имеющие ничего общего с реальностью. Возможно, именно поэтому мне так нравится работать с ОМР?

Вздохнув, я отложила дневник и вытянула ноги, разминая пальцы. Ночные дежурства никогда не вызывали у меня расстройства – даже теперь, когда я снова замужем, и дома меня ждет Шилов. Всегда есть что-то, о чем хорошо подумать в полном одиночестве, когда тебя никто не отвлекает. Может, воспользоваться компьютером в закутке дежурной сестры? Ах, нет, там же нет Интернета... Главный оборудовал всю больницу компами, но Интернет проводить отказался. Он, разумеется, прав: сестер и так в некоторых отделениях приходится искать с собаками – они то книжки читают в бельевой, то с подругами из других отделений языки чешут вместо того, чтобы сидеть на месте и быть в полном распоряжении пациентов.

В этот момент в коридоре послышался характерный шум: по бетонному полу скрежетали колеса каталки. Тяжело вздохнув, я встала и поправила халат. Кажется, настала пора приступать к работе.

– Женщина, двадцать восемь лет, множественные колото-резаные раны на теле! – объявил врач «Скорой помощи», которому я кинулась навстречу. – Ух, думал, уже не довезем – принимайте!

Давненько я не видела столько крови, сколько вылилось из этой девушки. Пока дежурная медсестра вызванивала хирурга, я договорилась насчет операционной. К счастью, проблем не возникло: ни одна из них не оказалась занята.

– Ну, и что же у нас плохого? – спросил Лазарь Петрович Вайнштейн, врываясь в приемное. – Ой, не рассказывайте – сам догадаюсь! – добавил он, разглядывая пациентку. – Самосвал переехал? Нет, с небоскреба упала? Эх-х-х... кто ж ее так, а?

Хотела бы я ответить на его вопрос – самой интересно!

– Так, что там с кровью? – поинтересовался Вайнштейн, не прерывая осмотра.

– В «Скорой» сделали экспресс-анализ: группа А 2, положительная, – отозвалась я, заглядывая в бумаги, оставленные врачом.

– Ну, этой хоть залейся! – обрадовался Лазарь Петрович. – Хорошенькая, правда? – спросил он меня, указывая на девушку. – Жалко. Хотя, может, и вытянет!