Свадьбы не будет. Ну и не надо! - Ирина Меркина

* * *

«Ах, Юра, Юра, Юра, я такая дура», – гремело на всех этажах вещевого рынка. Впрочем, это заведение солидно именовало себя торговым комплексом. Потому цены там были выше, а проходы между павильончиками уже.

Беата зашла сюда уже просто из любви к искусству, точнее – из профессионального любопытства. И увидела, как и ожидала, те же меха, пышные юбки из блестящего жатого материала и батальоны кожаных курток – все, как на рынке по соседству, только дороже.

Зато туалет в торговом комплексе был форменной находкой. Беате не на чем было записать стихи, которые украшали двери кабинок; она попробовала выучить наизусть опус, который начинался так:

Кабинка, правда, маловата,

Но ведь уборщица не виновата!

Здесь архитектор виноват —

Он был, наверно, глуповат...

Окончание, к сожалению, вылетело из ее головы, как только Беата покинула кабинку, в которой действительно было ни встать, ни сесть, ни повернуться. Она только помнила, что хромающий, но бодрый ямб призывал гражданок проявлять сочувствие к уборщицам и не залезать на сиденье с ногами.

«Архитектор тут ни при чем, – размышляла Беата, разыскивая выход из стеклянного лабиринта. – А ногами стоило бы встать на голову заказчику, который постарался напихать в маленький павильон кроме кучи магазинов еще и платный сортир. Но какое внимание к посетителям!.. И какой гуманизм: „Но ведь уборщица не виновата!“

Тут она в очередной раз уперлась в меховой киоск под номером 75-А и почувствовала себя Алисой в Зазеркалье.

В киоске женщина мерила шубу, продавщица держала наготове другую, а мужчина, видимо муж, тоскливо переминался у входа.

– Простите! – с отчаянием воззвала Беата. – Как можно выйти из этого здания?

Продавщица даже не услышала ее вопроса, но мужчина обернулся.

«Ах, Юра, Юра, Юра...»

У него сделалось такое лицо, как будто в селедочной банке он обнаружил черную икру. В журналистских кругах ходили слухи, что подобная история произошла на самом деле. Часть банок, предназначенных для черного рынка, случайно попала в продажу, и кто-то из счастливых покупателей сообщил куда следует. С этого началось в восьмидесятых громкое «рыбное дело», которое для некоторых чиновников кончилось расстрелом.

Тот честный покупатель, наверное, смотрел на фантастическое содержимое банки с тем же суеверным ужасом и восторгом, с каким уставился на Беату ее бывший сожитель, компьютерный график Юрка.

– Надь, я тебя в электронике подожду, позвони! – крикнул он в глубину киоска и быстро вышел, на ходу оттесняя Беату за угол.

– Привет! – сказала Беата, цепляясь за его куртку, чтобы не упасть. – Куда ты меня толкаешь?

– Привет, привет. Давай-ка подальше. Ну вот так.

Они остановились у перехода в павильон электроники и компьютеров. Здесь курили, и с улицы задувал холодный ветер.

– Ну, здоро€во! – Юра улыбнулся прежней своей дурашливо-обаятельной улыбкой. – Что это ты тут делаешь? Вот уж кого не ожидал! Думал, ты на Кузнецком и Тверской одеваешься.

– Журналистское задание, – отмахнулась Беата. – Да какая разница, где я одеваюсь. Как твой ништяк?

Это было Юркино выражение с давних времен.

– Нормально. Работаю на одном крутом сайте. Программное обеспечение продаем через Интернет. Парень скоро в школу пойдет. Вот такой здоровый! – Юра помахал ладонью где-то на уровне солнечного сплетения. – Ну а ты-то как? Замуж не вышла?

– Шутишь! – ответила Беата, прищурившись. Она больше любила сама задавать вопросы. – А Надежда что?

– Да ничего, – сказал Юра немного скисшим тоном. – Вот, пришли шубу покупать. Я говорю: зачем сюда? Купим в нормальном магазине, деньги есть. Нет – экономия.

– Ну и правильно, – сказала Беата, которая ни мехов, ни кожи не носила принципиально. Она бы и мясо давно перестала есть, да все как-то не складывалось. – А что ты меня увел с глаз долой? Боишься?

– Боюсь, – сказал Юра, делая болезненную гримасу. – Боюсь, не хочу, пошло€ оно все...

У него в кармане зазвонил телефон.

– Ага – супруга дорогая, – пробормотал он, глядя на экран мобильника. – Беат, дай мне свой номер, я тебе обязательно звякну, поговорить надо. Алло! Да, Надь. Да. Купила? Ничего не нравится? А ты все там же? Иду, иду.

Он взял визитку, сунул в какой-то потайной карман на груди, кивнул Беате и бросился в недра павильона.

* * *

«Но ведь уборщица не виновата»...

В последнее время Беате казалось, что запах туалетов и половых тряпок поселился у нее в ноздрях и под ногтями и даже окружающие его должны чувствовать. Потому она держалась настороженно, готовая к обороне, если кто-то вдруг вздумает обидеть в ее лице беззащитную поломойку.

Они с Юрой пили кофе в заведении под названием «Амадеус». «Вас здесь не отравят», – обещал заголовок меню за подписью Сальери. Где же тогда отравят, если не здесь?

Но Юрка сказал, что место проверенное и еда тоже.

– Не то что она ревнует, – говорил Юра, болтая ложечкой в чашке. – Нет, другое... Я могу пойти куда угодно, хоть допоздна, она ничего не скажет. Только я не иду. Жалко.

– Еетебе жалко?

– Угу. Надьку жалко. И сама она жалкая. Шубу ведь не купили, ты представляешь. Она мерила два часа, а потом говорит: зачем деньги тратить? Все равно я никуда не хожу. И правда, не ходит. Не работает, ладно, не€чего ей работать, я достаточно зарабатываю. Но ведь вообще никуда! Ни в гости, ни в театр, ни в ресторан. Раньше к нам кто-то приходил, теперь нет. Не хочется ей.

– Почему? – Беата вспомнила веселую корректоршу Надю, которая колбасой носилась с этажа на этаж, бойко стуча каблучками. Ну не очень молодая, уже тогда ей было за сорок, но всегда она была живой и энергичной и блестяще организовывала все издательские пьянки. За эту живость, за неуемный характер и полюбил ее, наверное, Юрка. Что же случилось?..

– Она... понимаешь, постарела. – Юрка вздохнул. – И теперь стесняется людей. У нас же знакомые остались только мои. А они молодые, жены их совсем девчонки.

– Ну и что? – вознегодовала Беата. – Что ей до этих девчонок?..

– Но ей уже, знаешь... почти пятьдесят, – пробормотал Юрка, глядя в стол. И Беата заподозрила, что это он стесняется своей жены, а вовсе не она – сама себя.

– Почти пятьдесят, с ума сойти! Да это просто смех! У меня полно знакомых, которым уже запятьдесят. И они ого-го! А на Гурченко посмотри – ей вообще за семьдесят! Ты ее видел? А Эдита Пьеха?..

– Ну ты еще Пугачеву вспомни. А Надька действительно плохо выглядит. На, смотри.

Он достал из бумажника фотографию. Это был, видимо, день рождения мальчика. Щекастый виновник торжества выглядывал из-за многоэтажного кремового торта, а вокруг него толпилась родня женского пола – крупная женщина с высокой прической, в которой Беата узнала однажды виденную Юркину маму, еще какие-то тетеньки-бабушки – и Надя. Надя, в общем, была похожа на себя, но волосы ее уже совершенно поседели и были собраны под блеклую повязку, лицо еще больше похудело, прежние кокетливые ямочки превратились в унылые впадины на дряблых щеках. Она пыталась спрятаться от фотоаппарата и смотрела исподлобья, отчего выглядела еще старше.