Золотое пепелище - Валерий Георгиевич Шарапов

бы в ателье, а не в Дом мод – но тут не мне решать. На что мне и было указано прямо и весьма грубо.

– Каяшева вам указала? – уточнил Генка.

– Нет, что вы, – поморщилась художница, – у нее пороху бы не хватило. Напрямую она вообще никогда ни с кем не ссорилась, предпочитала действовать чужими руками, звонками кому следует… что ж, у нее блат, связи. Вы же знаете, о чем я?

– В общем и целом…

– Ну неважно.

– И все-таки.

– Энергичный была человек, – только и сказала манерная Аркадьевна. – Вы же не станете обижаться на то, что я не стану говорить про уже скончавшихся людей плохо?

– Хорошо, – покладисто согласился Гоманов, – в любом случае спасибо за сигнал.

Лия подняла палец:

– Не было никакого сигнала, Геннадий. Помните? Мы просто мило беседуем – не более того.

После такого заявления беседовать вроде как и не о чем было, Гоманов и замолчал. Чередников, откашлявшись в кулачок, спросил:

– Вы, Лия Аркадьевна, сказали, что Каяшева отшивала для больших людей, так?

– Это секрет Полишинеля, – улыбнулась художница, – а так да, подтверждаю.

– Имена, может, какие-то назовете?

– Я могу назвать лишь тех, кто в рабочее время появлялся у нас в отделе, с кого Ирина снимала мерки…

– Прямо вот так, не таясь, – подхватил Генка.

– Да, – кивнула Лия, – глупо таиться, когда все все знают.

– Верно, так имена назовите, – напомнил Чередников, – если они вам известны.

– Чего ж нет? – удивилась художница. – Были у нее при мне Яша Шаркози, впервые его привезла… ну, вы понимаете кто.

– Давно ли? – тотчас уточнил Генка.

– Довольно давно, в любом случае до его посадки, – ответила она напрямую, – потом он наведывался уже сам.

– Еще кто-то?

– Из «Ромэна» наезжали часто, по поводу костюмов… кстати, после каждого такого визита намечалась недостача то блестючего материала, то бархата. Ну понимаете.

– Так-так, – подтвердил Гоманов, – а кто-то помимо цыган, попроще?

– Насчет попроще не скажу, было их немало. Само собой, наезжал и Волков, Пал Палыч – ну, об их отношениях вы и сами знаете.

– Нет, – солгал Чередников – и не прогадал.

Женщина, пожав плечами, вывалила чужую тайну:

– У них были отношения.

– Серьезные? – уточнил Генка.

– И весьма, – заверила Лия. – Я не из тех, кто лазает по чужим спальням, но, согласитесь, это трудно скрыть. В любом случае шила и для него…

– …И чего мы к ней ходили? Снова пусто-пусто, рыба в два конца. Только время зря потеряли, – заметил Чередников, когда они шли обратно на Петровку.

– Не скажи, – возразил Генка, – во-первых, выполняли распоряжение руководства, во-вторых, выяснили, что и в самом деле нечисто было по хозяйственной части; свистнем смежникам, пусть крутят – и им палочка, и нам почет. Не исключено, что она, Лия эта, по обиде наговорила, но кто их знает, творческих – может, и не врет. В-третьих, оказывается, Волков погуливал с Каяшевой, а это значит… что?

– То, что чисто теоретически и его необходимо включать в круг подозреваемых, – завершил Сашка мысль и засмущался.

– Включай, – сострил в ответ Гоманов. – Я в сторонке постою, чтоб по касательной не задело.

На Петровке Дементьев выслушал отчет, похмыкал, подбородок поскреб и предписал:

– Отправляйтесь отсыпаться, вам с командировки один день, так и быть, полагается. Насчет Волкова языком не болтать, и так понятно, что он тут не из абстрактного человеколюбия ошивается по соседкиному делу. Насчет Шаркози тоже в целом интересно, хотя и бесперспективно: не такого полета этот воробей, чтобы из зоны дела на воле делать.

– Почему? – немедленно прицепился Гоманов.

– Если бы было такое влияние, Гена, то он не сидел бы, ну или хотя бы сидел поближе, – охотно пояснил Дементьев. – Все, детки, валите отсыпаться. Завтра жду обоих свежайшими, ясноглазыми и с мозгами. Дома не оставлять.

* * *

Саша погрузился в электричку – в связи с тем, что был день, малолюдную – и принялся размышлять.

«Что ж, у Ирины Владимировны были грешки по хозяйственной части. Легко предположить, что налево отправлялись искусственно сформированные излишки тканей, дорогих, с которыми легко напортачить, – неважно, попу ли в помин папиной души, или на цыганские балахоны, или Пал Палычу на костюм, а все равно отправлялись.

Когда перед ревизией сгорает склад, обычно всегда первой версией считают поджог для сокрытия следов хищения. А у нас эксперты даже и не рассматривали эту версию – короткое замыкание, и баста… Если бы не Волков, поди, и дела бы то никакого не было?

К тому ж как-то спокойно восприняли все сведения о «мильонах» и «брульянтах». Положим, если бы об этом говорила лишь молочница Нюрка, так ведь оба Волковых подтверждают, и актер, и ювелир. Чем они там все думают – неясно.

Осади. Так тебе все и будут докладывать. Работают люди – не тебе чета, и без твоих соплей сообразят, куда двигаться дальше. А ты, салага, поганую буковку так и не отработал. Во что непременно Генка ткнет носом, как щенка в лужу…»

Сеанс самобичевания был в разгаре, когда спокойная дневная электричка ожила, наполнилась топотом, хлопаньем дверями. В тамбур кто-то яркий, цветастый влетел, поскользнулся, шмякнулся на пол, поднялся – и в вагон вбежала девчонка, смуглая, растрепанная, в красно-золотистых тряпках, с уродливыми бусами, как лошадиная сбруя. Захлопнув за собой двери, помчалась, шлепая, по проходу и вдруг, поравнявшись с Чередниковым, рванула к нему.

– Дядя! Дядя, помогите.

– Контролеры? – хмыкнул он, но, глянув в огромные перепуганные глазища, сменил тон. – Что такое?

– Там это… – начала было она и обмерла, глядя туда, откуда прибежала. Было слышно, что топочат, перебегая из другого вагона, несколько пар ног.

«А, пес с ней», – решил Саша и приказал:

– На лавку.

Она, мигом сообразив, что нужно сделать, забралась с ногами на сиденье, свернулась. Шурик, мысленно оплакав замшевый пиджак, набросил его на получившийся неопрятный пестрый клубок, завалился пузом вверх на лавку, голову положив на девчонку, как на подушку, и изобразил крепкий здоровый сон трудового