Запретная страсть - Вайолет Уинспир

Делла еще не сняла платье, и, выхватив из шкафа плащ, набросила его на плечи и опустила капюшон на лицо, словно монахиня.

Коридор рядом с ее каютой был безлюдным, и Делле показалось, что весь этот огромный корабль принадлежит лишь ей одной. Она решила направиться в комнату для отдыха, расположенную на верхней палубе. Ее окна выходили прямо на воду, и в ней Делла могла любоваться штормом, не подвергаясь опасности быть смытой с палубы. Она поднялась на лифте на палубу и постаралась не слишком промокнуть, преодолевая несколько ярдов до комнаты отдыха.

Делла чувствовала себя возбужденной, как крадущийся кот. Отбросив в сторону плащ, она присела на сиденье около окна, обитое алой кожей, и стала смотреть на море, каждую минуту освещавшееся вспышками молний. Молнии отливали сталью, но как только они касались воды, то тут же приобретали голубоватый оттенок.

Делла позволила своим мыслям унестись далеко в прошлое, в ту грозовую ночь, когда она сидела в спальне странного дома и слезы печали и тоски текли по ее лицу, словно дождь, беспрерывно льющийся по оконному стеклу.

Он сказал ей, что они умерли. У него были густые блестящие волосы и серые глаза. Он немного пугал ее, хотя она чувствовала, что сердце у него доброе. Он сказал, что этот большой дом – теперь ее дом, а эта комната с белыми коврами и кроватью, покрытой голубым атласным покрывалом, принадлежит ей, так что она может заполнить ее игрушками и книгами.

– Вы что, мой приемный отец? – спросила она. Он странно посмотрел на нее и поправил не твердым голосом:

– Я твой опекун, дитя. С этого момента я буду заботиться о твоем здоровье, твоем образовании, и ты должна относиться ко мне скорее как к другу, чем как к отцу. Я не женат, видишь ли. Я холостяк.

И с тех пор она ни разу не давала ему понять, что она более уютно чувствовала бы себя в его доме, если бы он позволил ей считать его приемным отцом, а не опекуном. Само слово «опекать» в ее детском воображении приобрело смысл «защищать, охранять», а большой дом был наполнен предметами, которые ребенку было бы лучше не трогать. Мебель так блестела полировкой, что она все время держала руки в карманах, чтобы не оставить следы на ее поверхности. Ковры были такими мягкими и светлыми, что она предпочитала обходить их по паркету, когда возвращалась с крытой террасы, где она играла во время дождя.

А рояли! Два рояля! Необыкновенной красоты кремовый с золотом в гостиной и величественный черный в музыкальной комнате, на котором его знаменитый еврейский друг часто наигрывал печальные, навязчивые мелодии. Такие печальные, что ей приходилось убегать в оранжерею. Только там, среди резервуаров с водой, цветочных горшков и ваз, она могла оставаться одна, вдалеке от пристальных взглядов бдительных слуг. Здесь она могла играть без опасения разбить что-нибудь ценное.

Именно в такую ночь, когда тьму разрывали вспышки молний, а в небе – там, где, как ее уверяли, находился рай, – раздавались раскаты грома, она свернулась на подоконнике своей веджвудской спальни, и мистер Грэхем тихо вошел в ее комнату и присел рядом с ней. Он обнял ее и прижал ее заплаканное лицо к своей крахмальной белоснежной рубашке.

– Завтра, – пробормотал он, – дождя не будет. Нам обещали, что этот приступ плохого нрава святого Свитина скоро закончится. Завтра слез не будет, не так ли? Постарайся быть счастливой, ведь я так счастлив, что ты здесь, со мной, в этом одиноком доме.

– Я постараюсь, мистер Грэхем. – Она икала у него на груди, чувствуя себя ужасно оттого, что ее заплаканное лицо оставляет следы на его красивой рубашке.

– Ты должна называть меня Марш. – Он отбросил ее взъерошенные волосы со лба и стал изучать ее лицо при свете молний. – С сегодняшнего дня я буду звать тебя Делла.

– Делла? – произнес рядом с ней мужской голос.

Она с испугом очнулась от воспоминаний. Молнии, казалось, отражались в ее широко раскрытых глазах, когда она взглянула на Ника. Впрочем, Деллу не удивило его появление, как будто ее воспоминания подготовили ее к этой встрече, ведь среди дождя обязательно должен появиться мужчина в смокинге и нарядной рубашке, чтобы сообщить что-то важное, что окажет огромное влияние на ее дальнейшую жизнь.

– Что вы здесь делаете в такой час? – Он подошел к ней еще ближе своей бесшумной походкой. В его глазах был тревожный охотничий блеск, словно он привык бродить по ночам в поисках жертвы.

– Я могу задать вам тот же вопрос, Ник.

– Я играл в карты в курительной комнате. Игра только что закончилась, и мне захотелось покурить в одиночестве перед сном.

– Курите, Ник. Я постараюсь вам не мешать, буду сидеть тихо, как мышка.

– Вы не похожи на мышку, mia. – Молния озарила его улыбку. – Больше похожи на соловья, я полагаю. Мы разошлись после нашего концерта, но я хотел сказать, что никогда не слышал, чтобы вы так хорошо пели. Морской воздух творит чудеса с вашим голосом.

– Благодарю вас, Ник. – Делла откинулась на своем сиденье и ощутила странную свободу от всех тревог. Она молча смотрела, как Ник садится на ближайший стул и вынимает из кармана кожаный портсигар с тонкими темными сигарами. – Ник, – сказала она, перебирая пальцами шелковый носовой платочек, – я и не думала, что вы слышали мое пение раньше. Вы никогда не упоминали об этом.

– Существует много такого, о чем я не упоминаю. – Он лениво цедил слова, выпуская в воздух ароматный дым сигары. – Я поселился в Америке и время от времени езжу в Сан-Франциско, так что, разумеется, хожу в театр послушать итальянскую оперу. Я слышал, как вы пели Мими, и восхищался вашей техникой, но сегодня, Долли Нив, вы пели своим сердцем. Я рад, что не пропустил этот случай, особенно если учесть, что завтра я покидаю «Звезду» и мы больше никогда не увидим друг друга.

Делла и раньше предполагала, что судьба приготовит соответствующие декорации для драматического объяснения с Ником, но она не думала, что это будет так ошеломляюще и что ее сердце будет готово выпрыгнуть из груди. Она с трудом смогла удержать протестующий возглас. Никогда больше не увидеть этого человека, приводящего ее в ярость, чарующего и жестокого, каким мог быть только он один!

Внезапно раздался треск разрываемого шелка, и Делла в удивлении посмотрела на две половинки своего носового платка.

– Я рад, что вы не так уж ненавидите меня, – протянул Ник. – Ведь поступки более красноречивы, нежели слова. Я говорил с капитаном и решил не продолжать далее круиз – для меня будет лучше, как сказала бабушка, вернуться к моим итальянским корням. Я хотел оторваться от них, и эта боль навсегда останется со мной, если я и дальше буду пытаться осесть где-нибудь в ином месте, кроме собственной страны. Завтра корабль причалит к Неаполю, и я снова буду дома. Ведь наш дом там, где наше сердце. Я уверен, что вы согласитесь со мной.

Как только Ник перестал говорить, его взгляд остановился на разорванном платке, который сжимала рука с кольцом на пальце.

– Вы правы, что возвращаетесь в Италию. – Делла постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и рассудительно. – Мне будет недоставать вас до конца путешествия, Ник. Наши споры так бодрили меня, а о Венеции у меня останутся незабываемые впечатления.