Севиль - Галина Миленина

— Я — Майкл.

— Очень приятно.

Алина искренне пожала его руку. Она ждала и одновременно боялась его визита.

— Я бы хотел поговорить, если не возражаешь. Может быть, после закрытия выпьем кофе вместе?

— О'кей. Мы закрываемся в шесть. Подходи к этому времени. Я буду ждать.

Она посмотрела ему вслед. Майкл двигался вдоль стен экспозиции, как в сомнамбулическом сне, скользил расфокусированным взглядом по картинам, но, похоже, совсем их не видел.

Они сидели в японском ресторане в двух шагах от галереи и оба молчали. Она ждала, когда заговорит Майкл.

— Меня потрясла одна твоя картина. Я бы хотел приобрести её, но там надпись, что она продана. Может быть, ты напишешь для меня ещё одну? Я заплачу две цены.

— Не думаю, — Алина опустила глаза, как будто чувствовала вину за то, что с ним случилось. — Если хочешь, я сделаю принт с картины. Но написать такую же я не смогу, это я знаю точно. Да и, прости, не хочу.

— Я понимаю.

— Правда?

Он растерянно посмотрел на неё:

— Расскажи, как вы познакомились с моей женой.

— Легко. Знаешь, русские женщины, особенно в эмиграции, знакомятся легко. И дорога — помощница: мы от Атланты до Парижа восемь часов болтали. Потом в парижском аэропорту два часа ожидали самолёт на Киев. Там я и сделала все эскизы. Потом до Киева не умолкали. А когда в Киевском аэропорту вышли, ещё час не могли расстаться. Мне твоя Севиль сразу понравилась. Правда, она почему-то умолчала, что они с сестрой близняшки. А я о себе, кажется, всё выложила. Знаешь ли, эффект попутчика располагает к откровенности. Порой случайному знакомому обнажишь душу, зная, что никогда больше не встретишь его…

На этих словах она осеклась и замолчала. «Господи! Что я несу?!»

— Да, о сестре она раньше не любила говорить. А теперь всё изменилось. Её сестра была очень эгоистичная, самовлюблённая девушка, с большими амбициями. Севиль много страдала от неё, пока они жили вместе. Но, позволь, как же ты смогла написать такую картину, если Севиль не рассказывала о сестре? — вдруг спросил он, растерянно глядя на Алину.

«Майкл! Ты слепец! Как ты мог принять самозванку за Севиль? Как не разглядел, не почувствовал сердцем, что это не она? Ты что, совсем деревянный, великий ценитель живописи?»

Это или примерно это хотела бросить ему в лицо Алина, но сдавленным голосом только спросила:

— А почему Севиль не приехала на выставку?

— Красивая жена и, вместе с тем верная — такая же редкость, как удачный перевод поэтического произведения. Такой перевод обычно некрасив, если он верен, и неверен, если он красив. — Севиль подала на развод, и, честно говоря, я даже не знаю, где живёт. Мы общаемся через адвоката.

Майкл отвернулся, и видно было, с какой болью ему далась эта фраза. И что за нею стоит.

Алина смотрела на него и не знала, что ответить. Там, в галерее, ей показалось, что ему всё известно. А может, действительно известно? Только он боится произнести это вслух. Возможно, изменившаяся и сбежавшая Севиль для него лучше Севили мёртвой? Он предпочитает заниматься самообманом и жить воспоминаниями о прошлом. Да, он боится этой боли, боится и лжёт себе и другим. Но не может быть, чтобы он принял другую женщину за Севиль! Даже если это её родная сестра-близнец! И она решилась:

— Майкл, не знаю, правильно ли я делаю, что говорю тебе это. Если ты до сих пор думаешь, что вернулась из Украины Севиль, то ошибаешься. Вернулась её сестра. И обратно мы летели вместе. Только она меня не признала. Так что, Майкл, я видела их обеих. Отсюда родилась моя картина. Если ты точно знаешь, что одна из сестёр умерла… — Алина помолчала и тихо добавила: — Я знаю, какая из них. Но если ты не уверен, поезжай и разыщи свою жену.

27

В аэропорту ее встретила радостная Настя:

— Ух, как я соскучилась по тебе, мамулечка!

Она сгребла Алину в объятия. Настя была на голову выше матери. Крепкая, с высокой грудью, русоволосая и сероглазая, совсем не похожая ни внешне, ни характером на Алину, она была копией своей бабушки Марии, матери Антона. «Надо же! — порой думала, глядя на нее, Алина. — Серьезная штука — гены. Такое впечатление, что я никакого отношения не имею к рождению этой девочки!» Несмотря на непохожесть, они были близки. Иногда Алина в разговоре с дочерью ощущала себя ее подругой, а иногда Настя так по-взрослому рассуждала о жизни, экономике и политике, что Алина чувствовала себя рядом с нею несмышленым ребенком. «Откуда в ней такая абсолютная уверенность в собственной правоте, этот максимализм? — удивлялась она. — Это черта молодости или характера?» Очень тихая, спокойная и застенчивая в детстве, Настюшка удивила всех, когда к двадцати годам вдруг раскрылась с новой стороны — стала не бояться выражать собственное мнение, не взирая на личности, так же, как и одеваться, — смело и ярко. Создавалась впечатление, что она двадцать лет копила в себе информацию, чтобы сейчас в любой момент и практически по любому поводу обрушить этот поток на собеседника, как из рога изобилия. Она, как мальчишка, отлично разбиралась в автомобилях и могла со старта рассказать о преимуществах одной модели перед другой. Второй её любимой темой были мобильные телефоны. Здесь она вообще была академиком. Друзья консультировались у нее перед покупкой нового телефона, и тут ее уже не остановить было!

Алина смеялась:

— Зачем тебе твой факультет? Иди в магазин — продавай мобильники. Ни один потенциальный покупатель не уйдет от тебя живым без телефона.

— На дядю работать неинтересно. Вот если бы у меня был собственный магазин, тогда другое дело, — отвечала Настя. — Когда заработаю денег, открою свой магазин, будет вместо хобби.

— Мам, а ты как — навсегда или в гости? — осторожно спросила она, когда вошли в квартиру.

— А ты как бы хотела?

— Мне и так и так хорошо. Когда ты далеко, есть свои минусы, когда рядом — тоже есть некоторые «бока». Просто ты так неожиданно прилетела. Я не ожидала.

— Понятно. Спасибо, что хоть не гонишь назад.

— Да ты что, мам? Не обижайся, я так рада, что ты дома. Действительно, на фига тебе эта Америка?! И что народ так прётся от нее? Не понимаю. Вот ты пожила там, теперь скажи: где лучше, там или здесь?

— Ну, девочка моя, вопрос не однозначный. Смотря в чем лучше. Мне, например, очень не нравится, когда я вижу на наших заплеванных улицах школьников с бутылкой пива в руках, общающихся с помощью ненормативной лексики. Наши мусорные свалки повсюду. Иногда думаю, что наша страна — одна большая свалка. Такого я там не видела ни разу. А здесь — первое, что бросается в глаза. Да ты и сама знаешь об этом. Там мне приятно, когда на улице незнакомые люди улыбаются и здороваются со мной. И в огромных супермаркетах никто там не дышит мне в спину, не толкает. И продавец не задаёт мне дебильный вопрос на кассе, глядя на гору моих продуктов, выбивать ли мне пакет, а просто складывает продукты в пакеты и с улыбкой берёт мои деньги, никогда не забывая мне сказать: «Большое спасибо». Мне нравится, что спортивный зал и бассейн доступны там каждому человеку, что любой, даже безработный, может позволить себе посещать их. А ты знаешь, сколько наш месячный абонемент стоит в приличный спортивный зал в городе? Это те простые мелочи, из которых и состоит наша обыденная повседневная жизнь. Там нет рекламы табака или алкоголя ни на банерах на улице, ни по телевизору. А едва въехали сейчас с тобой в наш город, то первое, что бросилось в глаза, это грязные улицы, зияющие выбоинами дороги и сияющий над всем этим убожеством многометровый банер с бутылкой водки. Кому выгодно, чтобы наш народ спивался и не задумывался, как он живет? Что будет здесь через пять — десять лет, когда эти плюющиеся и матерящиеся подростки станут взрослыми? Я могу тебе очень долго перечислять эти так называемые различия между «там» и «у нас». Хотя ты сама бывала «там» и всё видела. Хотя в разных штатах — по-разному. Там, где я живу, мне нравится — спокойно и комфортно.