Шесть загадок для дона Исидро Пароди - Адольфо Биой Касарес

Воскресенье – мертвый день в вашем отеле. Сами вы отправились на петушиные бои, чтобы поставить на петуха падре Арганьяреса. Лимардо с пистолетом в руке ворвался в вашу комнату. Сеньора Мусанте, увидав его, подумала, что он явился, чтобы убить вас. Но она так презирала его, что еще прежде не побрезговала вытащить у него костяной нож – когда его выгоняли из отеля. И теперь именно этим ножом она его и заколола. Лимардо, хотя в руке у него был пистолет, не оказал никакого сопротивления. Хуана Мусанте отволокла труп в комнату Савастано и положила на его кровать, дабы таким образом еще и сквитаться с тем за историю с бумажными сердечками. Вы, надеюсь, не забыли, что Савастано с Файнбергом в это время находились в театре.

Итак, Лимардо наконец добился своего. Это правда, что он носил при себе пистолет, чтобы убить некоего человека; но этим человеком был он сам. Он приехал издалека, месяц за месяцем намеренно нарывался на оскорбления и обиды, чтобы набраться храбрости и убить себя, потому что только о смерти и мечтал. И наверно, перед смертью захотел еще раз увидеть жену.

Пухато, 2 сентября 1942 г.

Памяти Эрнста Брама

«Только этого и не хватало! Очкастый японец», – почти вслух подумал Пароди.

Не расставаясь с соломенной шляпой и плащом, доктор Чжоу Тунг, воспитанный в modus vivendi[100]крупных посольств, поцеловал руку узнику камеры номер 273.

– Будет ли позволено чужеродному телу осквернить своим прикосновением сию почтенную скамейку? – прощебетал он на безупречном испанском. – Ведь это четвероногое сотворено из дерева и не умеет жаловаться. Мое недостойное имя – Чжоу Тунг, и я занимаю, хоть это кому угодно может показаться смехотворным, должность атташе по культуре в китайском посольстве – да, да, в этой презренной и вредоносной дыре. Я уже успел обеспокоить своим сбивчивым повествованием многомудрые уши доктора Монтенегро. Этот феникс криминальных расследований непогрешим и надежен, как черепаха, но кроме того, он величествен и неспешен, как астрономическая обсерватория, дивным образом погребенная в песках бесплодной пустыни. Не зря сказано: дабы ухватить рисовое зернышко, нелишним было бы иметь и по девять пальцев на каждой руке; я же, по негласному суждению парикмахеров и шляпников, располагаю всего одной головой, но мечтаю воспользоваться еще двумя, чтимыми за ум: головой почтенного доктора Монтенегро и вашей – что размером подобна морской свинье. Даже Желтый Император, человек беспримерной учености, в конце концов признал: вытащи окуня из моря, и он навряд ли доживет до преклонных лет, дабы насладиться уважением внуков. Я никак не старый окунь, но и юношей меня не назовешь. Что же делать мне теперь, когда предо мной разверзается пропасть, словно аппетитная устрица, возжелавшая заглотать меня самого? Хотя речь-то, собственно, идет и не о моей худоумной и дерзкой персоне; чудная мадам Цинь ночь за ночью глушит себя вероналом, ибо ее доводят до отчаяния своими преследованиями неусыпно бдительные стражи закона. Сыщики никак не желают принять во внимание, что убитый был ее покровителем и убили его при весьма неприятных обстоятельствах, так что отныне ей одной придется управлять «Беззаботным драконом» – шикарным салоном, что расположен в Леан-дро-Алеме-и-Тукумане. Самоотверженная и переменчивая мадам Цинь! В то время как правый ее глаз оплакивает гибель друга, левый должен продолжать улыбаться на радость морякам.

Увы, кто пожалеет ваши барабанные перепонки! Ждать от уст моих красноречия и внятности – все равно что ждать, чтобы гусеница заговорила с учтивостью верблюда или хотя бы с выразительностью картонной коробки для сверчков, которую раскрасили, используя двенадцать самых тонких оттенков. Я не чета великолепному Менг Чеу тому, кто, делая в Астрологической коллегии доклад о появлении новой луны, проговорил двадцать девять часов кряду, пока его не сменили сыновья. Всеочевидно: срок моего сообщения истекает; я не Менг Чеу, и мудрый ваш слух терпением все же не превзойдет трудолюбивых муравьев, которые подкапывают мир. Нет, я не оратор, и донесенье мое будет кратким, как речь карлика; я не стану аккомпанировать себе на сладкозвучных струнах: повествование мое будет сбивчивым и нудным.

Вы можете подвергнуть меня самым изощренным пыткам, какими только располагает этот полный тайн и многоликий дворец, ежели я еще раз стану утруждать вашу и без того густо населенную память подробностями и тайнами культа Феи Ужасного Пробуждения. Речь идет, как вы понимаете, о некой религиозной секте, которая вербует новых членов среди нищей братии и актерского сословия, хотя все это синологу вашего полета, европейцу среди дикарей, известно как никому.

Девятнадцать лет назад случилось пренеприятное событие, оно пошатнуло столпы мира, так что эхо его достигло и вашего звездосиянного града. Итак, язык мой, сравнимый по тяжеловесности разве что с кирпичом, дерзнул упомянуть о краже талисмана Богини. Есть в центре Юньаня некое потаенное озеро; в центре этого озера есть остров; в центре острова – святилище; в святилище – идол; в нимбе идола – талисман. Но любая попытка описать камень из квадратной залы – самонадеянное безрассудство. Скажу лишь, что это яшма, что камень этот не отбрасывает тени, что размером он примерно с грецкий орех и главные его свойства – мудрость и чудодейственная сила. Находятся люди, – из тех, чьи головы заморочены миссионерами, – которые оспаривают эти аксиомы; но истина неоспорима: если кому-то из смертных удастся украсть талисман, вынести из храма и продержать у себя двадцать лет, он станет тайным правителем мира. Но рассуждать о таком – зря терять время, ибо талисман пребудет в святилище вечно… хотя в сей мимолетный миг его прячет у себя некий похититель – прячет вот уже восемнадцать лет.

Главный жрец поручил магу Тай Аню отыскать камень. И тот, как гласит молва, определил момент, когда планеты достигли благоприятного взаимного расположения, исполнил нужные ритуалы и приник ухом к земле. Он ясно расслышал шаги каждого из живущих на свете людей и тотчас узнал среди них шаги похитителя. Эти шаги доносились из далекого-предалекого города: города с глиняными домами, где встречаются поистине райские уголки и где не знают деревянных подушек и фарфоровых башен; города, окруженного пустынными пастбищами и мрачными водоемами. Он притаился где-то на западе, на расстоянии многих и многих закатов; Тай Ань, дабы попасть туда, рискнул сесть на пароход и сошел на берег в Самеранге вместе со стадом одурманенных наркотиками свиней; потом под видом бродяги провел двадцать три дня в чреве датского судна, при этом и едой и питьем служил ему голландский сыр, неисчерпаемые запасы которого хранились в трюме; в городе Кабо он сошел на берег и влился в почтенный цех мусорщиков, не преминув поучаствовать в забастовке, названной «Смрадной неделей»; год спустя невежественная толпа сражалась на улицах и в переулках Монтевидео за облатки из кукурузной муки, которые раздавал молодой человек, одетый как иностранец; поясню, что кормильцем-благодетелем был Тай Ань. После нещадной борьбы с беспросветным невежеством обитающих здесь пожирателей мяса маг перебрался в Буэнос-Айрес, посчитав, что там скорее воспримут его учение; по приезде он без промедления открыл отличную угольную лавку. Этот весьма черный промысел приблизил его к столу бедноты, длинному и скудному; и тогда Тай Ань, сытый по горло пирами голода, сказал себе: «Для изысканного вкуса потребна съедобная собака; человеку для жизни – Поднебесная Империя» – и энергично внедрился в консорциум Самуэля Немировского, известного мебельного мастера, который в самом центре района Онсе наладил изготовление тех самых шкафов и ширм, что почитатели его искусства якобы получали прямиком из Пекина. Благоусердное торговое заведение процветало; Тай Ань перебрался из угольного ящика в уютную квартиру, расположенную в доме номер 347 по улице Декана Фунеса; но поточное изготовление ширм и шкафов не отвлекло его от главной цели – поиска талисмана. Он доподлинно знал, что похититель находится в Буэнос-Айресе; еще на острове ему поведали об этом магические круги и треугольники. Виртуозный знаток тайн алфавита просматривает газеты, дабы поупражняться в своем искусстве; Тай Ань же, менее экспансивный и удачливый, не упускал из виду морские и речные суда. Он боялся, как бы вор не улизнул или какой-нибудь из кораблей не доставил сюда сообщника, которому тот передаст талисман. Так же необоримо, как концентрические круги приближаются (или наоборот?) к брошенному в воду камню, так и Тай Ань приближался к похитителю. Не раз он менял имя и жилье. Магия, как и прочие точные науки, сравнима со светлячком, который указует нам путь, когда мы блуждаем в решительную для нашей судьбы ночь; безобманные знаки очерчивали зону, где скрывался вор, хотя не могли дать сведений ни о местожительстве, ни об облике человека. Но маг упорно шел к цели.