На край света - Владимир Кедров

Неуправляемые кочи, словно утки, прыгали на волнах. Багорщики едва удерживали их друг у друга. Волны перехлестывали то с носа, то с борта, окатывая людей. Николай Языков, вращая над головой тяжелое весло, защищал корму.

Внезапно резкий толчок встряхнул «Соболя». Под его днищем раздался треск, скрежет. Коч резко накренился под ударом волны. Люди попадали друг на друга.

Под «Рысью» также зашуршал грунт.

— Мель! — гаркнул Анкудинов. — Назад! На весла!

Разбойники бросились по местам. Ивашко Вахов сорвался и упал в море. Его бледное лицо появилось среди волн. Евтюшка Материк бросил ему конец, и Вахову удалось забраться на коч.

Поднятая волной, «Рысь» сорвалась с мели и отскочила от «Соболя». Выгребая, анкудиновцы быстро отходили. Несколько взмахов весел — и «Рысь» скрылась в липухе, словно ее никогда и не было.

Волны били в борт «Соболя», и он, пришпиленный на мели, беспомощно переваливался с боку на бок, готовый перевернуться. Мореходцы отчаянно старались столкнуть коч с мели. Облепленные снегом, едва удерживаясь на скользком от снега и качавшемся плотике, они упирались в грунт веслами и шестами. Но коч не поддавался.

Налетел шквал. Завыл ветер. Высокая волна ударила в борт. Люди попадали. Мачта с треском сломалась и исчезла за бортом. Этот порыв ветра разнес тучи, снегопад прервался. Разом посветлело, и саженях в пятидесяти перед глазами мореходцев возник черный берег, окаймленный белой пеной прибоя. Новый порыв ветра — и в отдалении стал виден «Сохатый», идущий на веслах со спущенным парусом. Далеко мористее показалась «Рысь». Языков вынес из казенки пищаль и выстрелил. Скворец размахивал палкой с привязанной к ней белой ветошью — знаком бедствия.

Кормщик «Сохатого», Семен Пустоозерец, еще до выстрела и отмашки увидел «Соболя» и понял опасность его положения. Не медля, он повернул судно и пошел на помощь Игнатьеву. Ему приходилось идти на веслах навстречу штормовому ветру. Пустоозерец стоял на руле. Девять человек сидели на веслах. Они гребли изо всех сил, а коч еле двигался. Чем ближе подходил «Сохатый» к «Соболю», тем яснее становилась Пустоозерцу безнадежность положения гибнувшего судна. Более того, он видел, что справа и слева от «Соболя» гребни волн вскипают сильнее, чем в других местах, вскипают и опрокидываются. Там — мели.

— Как подойдем? — спросил Пустоозерца покрученик Григорий. — Видно, оборотень нам дорогу перебежал.

— Подойдем. Бог беду дал, а с чертом потягаемся. Сам погибай, а товарища выручай! А уж такого товарища, как Исай Мезенец, нам ли не выручить? Григорий, возьми двоих ребят покрепче. Спускай карбас.

Блоки заскрипели, скоро карбас плясал на волнах у коча.

— Григорий, коль можно стащить «Соболя», тяни нам конец. А нельзя, — забирай людей.

Утлая скорлупка запрыгала на волнах, направляясь к «Соболю». А коч уж наполнился водой и осел. Теперь он не качался под ударами волн, а лишь содрогался и трещал.

На «Соболе» суетились, спуская два карбаса. Григорию не пришлось причалить. Вместе с карбасами «Соболя» он пошел назад.

Тем временем разыгралась погодушка. Подул крутой полуношник, срывавший гребни волн. Стоя за рулем «Сохатого», Пустоозерец увидел, что один из карбасов накренился, зачерпнул воду и опрокинулся. Головы людей то исчезали под водой, то вновь появлялись. Пустоозерец направил коч к погибавшим. Утопавшие повисли на носах оставшихся карбасов, лишив их возможности двигаться. Втащить людей в карбасы было невозможно. Суденышки тотчас же могли бы опрокинуться. Гребцы едва удерживали карбасы против набегавших волн. Но вот подошел «Сохатый». С него бросили концы. Людей повытаскивали на коч.

Сиверко становился круче. Спасая людей, Пустоозерец не замечал, что «Сохатого» несло к мелям.

— Поднять карбасы! — приказал он, вспомнив наконец о мелях.

Мореходы не успели еще поднять карбасы, как волна, перемахнув через борт, прокатилась по плотику коча. Послышался треск ломающегося дерева. Вода неудержимо хлынула в заборницы.

— Напоролись! — вскричал Григорий.

— Назад! Спускай карбасы! — закричал Игнатьев, висевший в наполовину поднятом карбасе.

— Ведра давай! Эй, Григорий! — слышался голос Пустоозерца.

— Взять оружие! Бери пищали!

— Эй! Упирайся в коч! Разобьемся! — кричали на спущенных карбасах.

— Порох… Порох передавайте!

— Живей!

— Ну, ребята, спускайтесь! Отваливай!

Три карбаса отвалили от коча. Корма судна быстро погружалась в воду. Нос задрался вверх и торчал из воды, обдаваемый волнами. Новая волна обрушилась на гибнувший коч. Он вздрогнул и, сползая с подводной опоры, стал погружаться.

— Видно, не наше счастье, чтоб найти, а наша судьба — потерять, — Пустоозерец потухшим взглядом скользнул по измученным лицам товарищей. — К берегу! — крикнул он, махнув рукой.

Берег был близко, но добраться до него трудно: средь волн там и здесь показывались потайники, скользкие зеленые камни. Один за другим карбасы разбивались почти у самого берега.

Погодушка бушевала то со снегом, то с дождем.

— «Медведь» скрылся! — воскликнул Ефим Меркурьев, пытаясь всматриваться вдаль и ничего не видя, кроме липухи.

— Да только что я его видел… — отозвался второй покрученик Андреева, ростовец Иван Нестеров.

— Роняй парус на плотик![76]— приказал Дежнев. — Держи, Фомка, на восток! Отойдем мористее, чтобы не сесть на мель.

— Куда-то унесет нас, хозяин! — обратился Ефим Меркурьев к Афанасию Андрееву. — Найдем ли другие кочи?

— В море всяко бывает. Надейся, Ефим, — ответил Андреев.

«Лишь бы кочи не растерялись! — думал Дежнев. — Только бы мне их собрать!»

— Михайла, — сказал он Захарову, — спроворь-ко котельный бой. Поставь на него Нестерова.

Захаров тотчас принес из поварни большой медный котел и повесил его на мачте.

— Примечай, как надо бить, — сказал он Нестерову.

Захаров ударил по котлу колотушкой, и резкий, надрывный звук разнесся над морем.

Так, ничего не видя вокруг, дежневцы шли больше суток, тревожа море котельным боем. Снег давно перестал падать. Ветер стих. Небо стало светлеть. Но люди напрасно всматривались вдаль: ни берега, ни кочей. Горизонт скрывался в белесой мари[77]. Люди были серьезны, встревожены.

— Никого… Видно, несчастлив выход был… Как найти нам товарищей? — волновался Бессон Астафьев, обращаясь то к Афанасию Андрееву, то к Дежневу.