Вкус страсти - Дженнифер Блейк

— Он будет жить? — спросил король. В его серо-голубых глазах читалась отчаянная попытка предугадать ответ.

Она кивнула как можно увереннее.

Генрих поджал губы.

— Если только рана не загноится, — сказал он.

Отрицать это не имело смысла.

— Да, ваше величество.

— У него будет лихорадка.

— Вполне вероятно. — И это было правдой: при таких ранениях температура поднималась очень часто. Более того, если рана будет затягиваться слишком медленно, жар может стать опасным.

— Бред?

— Возможно.

— Необходимо проследить, чтобы ему не стало еще хуже. Вы должны позаботиться об этом, леди Маргарита: вы станете ухаживать за нашим раненым рыцарем.

Любой, кто слышал его слова, решил, что он имеет в виду рану. Маргарита же, однако, не обманулась — возможно, потому, что король смотрел на нее в упор. Без сомнения, она должна была предотвратить любое нарушение планов Генриха, а также опасность того, что Дэвид в бреду, вызванном лихорадкой, наговорит лишнего. Она присела в реверансе, демонстрируя понимание и покорность.

— Как прикажете, сир.

— Велите отнести его в покои, — подумав, продолжал король. — Обустройте все там так, как считаете нужным, но учитывайте наше пожелание. Не отходите от него ни на шаг. Никто не должен входить в помещение или выходить из него без вашего позволения. У дверей его покоев будет постоянно дежурить доверенный человек, которого вы сами назначите. Мы не потерпим еще одного ранения.

Он окинул присутствующих суровым взглядом, словно желая удостовериться, что все вняли его предостережению. Никто не болтал. Никто не кашлял, не чихал и не шевелился. Даже собака, вычесывавшая блох в углу, оставила свое занятие и подняла морду.

Маргарита, проследив за взглядом монарха, заметила, что он остановился на двух господах, частично закрытых квадратной колонной. Галливел и его сын переступили с ноги на ногу под тяжелым взором Генриха и быстро переглянулись.

Генрих подозревал, что это нападение организовали они? Это было более чем вероятно. Напасть на врага, когда тот потеряет бдительность, всегда было излюбленным способом мести слабого человека, особенно если ему при этом не приходилось пачкать руки, самому совершая преступление.

Единственный вопрос заключался в следующем: достаточно ли глуп Галливел, чтобы напасть на человека, столь явно пользующегося благосклонностью короля?

Генрих отвел взгляд и моргнул. Он помолчал, снова посмотрел на Дэвида. Лицо раненого было каменным, глаза закрыты. Затем король поджал губы и резко отвернулся. Он покинул большой зал, не глядя ни вправо, ни влево, помещение снова заполнили волны поклонов, а за спиной у монарха опять зазвучали голоса.

Покои Дэвида были едва ли больше монашеской кельи. У одной каменной стены находилась низкая и узкая кровать, очевидно, собранная из нескольких досок и прикрытая соломенным матрацем. Рядом с ней стоял грубый стол, на нем — бронзовый таз и горшок с маслом, служивший лампой. У столика расположился комод для одежды и доспехов. Глубокая ниша узкого, закрытого ставнями окна служила скамьей, единственным местом в комнате, помимо кровати, где можно было сидеть.

У многих вызывало удивление то, что Дэвиду выделили отдельные покои, а не положили его бок о бок с остальными воинами в большом зале. Несомненно, причина подобной привилегии лежала в том, что ему в планах Генриха отводилась особая роль. Маргарита благословила эту привилегию, ей не было дел до причин. Она находилась в таком состоянии, что ей совершенно не хотелось глазеть по сторонам и цокать языком от восторга.

Оливеру поручили проследить за тем, чтобы Дэвида осторожно подняли из большого зала в его покои по лестнице. Маргарита вместе с Астрид опередила их, чтобы подготовить помещение: открыть ставни и впустить внутрь свет и свежий воздух, застелить простыней матрац, наполнить таз водой и найти тряпки для купания. Как только их подопечного уложили на кровать, они осторожно раздели его: сняли изрезанные и изодранные остатки его рубахи, стянули штаны из грубого полотна, которые он носил под кольчугой и которые доставали ему до колена, и оставили рыцаря в одном белье.

Маргарита опустилась на колени возле кровати. Она взяла наполненный водой таз, который протянула ей Астрид, и, опуская в воду чистую тряпицу, стала осторожно и нежно смывать пот и кровь с лица Дэвида. Она не сводила глаз с его лица, стараясь не обращать внимания на широкую грудь, покрытую золотистыми завитками, выбивавшимися из-под повязки.

И тем не менее она видела горные хребты твердых мускулов на его груди, а также отметила, что похожая формой на щит поросль лоснящихся волос на груди постепенно спускалась золотым шнуром по плоской поверхности его живота, исчезая за краем штанов. Даже сквозь ткань платья она чувствовала жар его тела. Кончики ее пальцев стало покалывать, когда она неосторожно провела ими по его коже, обтирая ее тряпицей. Она знала, что он могуч, но осознала насколько только теперь, когда оказалась так близко к нему: склонялась над ним, тянулась как можно дальше, чтобы везде вытереть засохшую кровь. Ее сердце глухо билось о грудную клетку, и она никак не могла выровнять дыхание. Ее грудь, когда она склонилась над раненым, чтобы смыть кровь с его шеи, прижалась к витому канату мышц его плеча. Коснувшись твердой пылающей плоти, ее сосок напрягся до боли.

Она опустилась на всю стопу и стала недоуменно разглядывать обездвиженное тело Дэвида. Что ее беспокоило? Он едва ли осознавал происходящее и все же взволновал ее так, словно потянулся к ней. Неужели она настолько испорчена?

Локоть его покрывали многочисленные полоски засохшей крови, сбегавшей туда с плеча. Кожа вокруг этих красных полос сморщилась и стянулась и была очень неприятна на вид. Если бы удалось перевернуть его на бок, то она избавилась бы от этого отталкивающего зрелища.

Оливер стоял снаружи — охранял вход. Маргарита уже открыла рот, собираясь позвать его, но неожиданно передумала. Покосившись на Астрид, она сказала:

— Поможешь мне?

Астрид отложила старую простыню, которую рвала на полосы. Поняв, чего именно хочет от нее хозяйка, она подошла к ней и принялась с усилием толкать тело Дэвида, недовольно ворча, пока, наконец, им не удалось повернуть его лицом к стене, открыв спину. Одной рукой отжав тряпицу, Маргарита стала стирать красные ручейки, запачкавшие бок рыцаря. Она провела тряпкой по его плечу, где красовалось размытое темно-красное пятно, доходившее почти до того места, где кожа была бронзовой от загара — несомненно, оно образовалось в результате постоянных упражнений с мечом под средиземноморским солнцем.

Из-под засохшей крови постепенно проявилось какое-то клеймо. Маргарита слегка наклонила голову и стала действовать с еще большей осторожностью. Деталь за деталью открывался любопытный рисунок, въевшийся в кожу. Все изображение было размером не больше трех квадратных дюймов. Маленькое, но очень четкое, оно не походило ни на что, когда-либо виденное Маргаритой, и представляло собой ряд небольших колец, расположенных вплотную к внутреннему кольцу, еще меньшего размера, и уходящей вниз прямой палке. Края колец были гладкими и шелковистыми, почти вровень с кожей, словно находились на ней уже долгие годы.