Беспредел - Александр Александрович Подольский

ног и остатки воздуха – из легких. Да, униженная. Да, оплеванная. Но живая.

И так было бы вчера или неделю назад. Но не сейчас.

Хищные тени промелькнули на ступенях парой пролетов ниже. Марина вжалась в стену, испытав тошнотворное головокружение при взгляде в широкий зазор.

– Стой, шкура!

Крик, многократно усиленный эхом бетонного колодца, на несколько секунд пригвоздил ее к месту. Взгляд в панике ощупывал захламленную бетонную коробку в поисках хоть какого-то укрытия, метался по кучам мусора, прикипевшим к полу грязным тряпкам. И зацепился за железную кровать, засыпанную ветошью, у стены, шагах в десяти.

Марина шмыгнула туда со скоростью испуганного таракана, схватив по пути кусок кирпича. Заползла под свисавшие с кровати до самого пола одеяла, простыни и черт знает что еще, царапая подбородок о бетонный пол, чтобы втиснуть в убежище рюкзак.

Почти ткнувшись носом в свежие останки какого-то зверька, она ударилась затылком о каркас кровати и зажала ладонью рот и ноздри. Белесые косточки торчали из прилипшей к бетону шкурки, под которой что-то явственно шевелилось. По сохранившемуся серому хвосту Марина поняла, что зверек при жизни был кошкой.

Девочка еще сильнее зажала пальцами нос и глубоко вдохнула ртом, быстро втянула в укрытие ноги и мысленно взмолилась, чтобы ей повезло сделать это до того, как преследователи одолели последнюю ступеньку.

– Выходи, тварь мелкая!

Рев Болдина отразился от стен и умер в ушах Марины вместе с надеждой на благополучный исход.

– Я ей голову откручу, Болт, отвечаю, – задыхаясь, пробормотал Шматов, громко закашлялся и сплюнул.

Абакумова она не услышала. Зато были слышны шаги, приближающиеся к укрытию Марины.

– Выходи, сказал! – гавкнул Болдин прямо у нее над головой и врезал ногой по спинке кровати.

Марина подавилась криком и дернулась вперед, опять едва не ткнувшись лицом в вонючий труп. Кровать сдвинулась, и прежде, чем Марина поняла, что обнаружена, Болт схватил ее за щиколотки и рванул на себя. Куртка Марины задралась вместе со свитером, а острые камни впились в живот. Она вскрикнула и задрыгала ногами, пытаясь стряхнуть пальцы. Болт дернул еще раз и еще, но достать Марину мешал ее рюкзак.

– Шмат, помогай! – крикнул Болдин, все сильнее цепляясь за щиколотки Марины.

Ноги Шматова остановились справа от нее. Марина взвизгнула от очередного рывка: шершавый пол сдирал кожу с тазовых костей, а пальцы Болдина рвали сухожилия. Сжав кусок кирпича покрепче, она яростно ударила Шмата в голень. Тот взвыл и запрыгал на здоровой ноге, выплевывая ругательства.

– Ах ты, крыса!

Длинные руки нырнули под кровать и схватили за джинсы. Марина почувствовала холодные пальцы на коже под поясом и забилась еще сильнее, перекатываясь набок. Она лягалась изо всех сил, но Болт упрямо продолжал тащить. Отпустил лишь на секунду, но только чтобы снова вцепиться в ноги. Под руку подвернулось что-то пушистое. Марина сжала это «что-то» в руке, перед тем как выехать из-под кровати на исцарапанной спине.

Она уставилась на Болдина снизу вверх: румяное лицо Болта расцвело злорадным восторгом. Не веря в то, что делает это, Марина выбросила руку из-за головы, швырнув в него смрадный комок шерсти.

Личинки веером разлетелись в стороны, орошая Шматова, Болдина и саму Марину. Кошка шлепнула Болта по животу, оставив на куртке мокрое пятно. Чувствуя шевеление в волосах, Марина поползла назад, завороженно глядя, как оба прыгают и дергаются, стряхивая с себя червей и вопя. Болт в приступе отвращения растоптал кошачий труп и заматерился громче прежнего, вытирая слизь с подошвы о бетон.

Марина вскочила на ноги и тут же угодила в крепкое кольцо чьих-то рук. Видимо, пока Болт возился с ней под кроватью, Абакумов вовсе не отдыхал на лестнице, а обошел их и все это время выжидал у нее за спиной.

Марина дернулась, ударив затылком в его подбородок, и услышала шипение. Продолжая сдавливать ей ребра одной рукой, другой Кум схватил за волосы и потянул, подставляя открытую шею и лицо приближавшемуся Болдину. Сердце начало отбивать чечетку.

– Я заставлю тебя сожрать это говно, Климова! Тварь психованная! – Болт уже не просто орал, он визжал, сотрясая фальцетом каменные стены. Кум усмехнулся, окутав ее никотиновым смрадом. Не имея возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть, Марина зажмурилась, мечтая потерять сознание и пропустить все самое ужасное.

– Люди спят, а вы орете, – глухо прохрипел незнакомый голос.

Марина почувствовала, что хватка на волосах ослабла, и открыла глаза. Груда тряпья на кровати зашевелилась, являя миру всклокоченную немытую голову, мелко усеянную то ли крошками, то ли гнидами. С худого, будто бы состоящего из одних скул, лица на них уставились мутные, словно в формальдегиде, глаза с белесыми зрачками. Взгляд плавал, ни на ком толком не задерживаясь. Из тряпья показались сначала длинные желтые ногти, а затем уже выползла и тощая бледная рука, покрытая черными пятнами.

Ворча что-то неразборчивое, женщина вылупилась наконец из задеревеневших от сырости и грязи тряпок и сползла на пол.

– Э, дичь, – разомкнул челюсти Болт, отодвигаясь подальше. – Закопайся обратно по-рыхлому.

Он ткнул пальцем в сторону ее лежбища, но уверенности в голосе уже не чувствовалось.

Женщина повернула косматую голову к Болдину и расплылась в улыбке настолько широкой, что казалось, вот-вот разрежет череп надвое. На синюшных губах треснула задубевшая в корку кожа, разъехалась, показывая желтые крупные зубы. Щели между ними заросли зеленым, как морская капуста, налетом.

Болдин попятился, скривившись. Женщина неровно двинулась к нему, протянув когтистые почерневшие руки.

– Мальчики, – ласковым голосом протянула она со странной интонацией, будто ее горло не было приспособлено к тому, чтобы издавать звуки, – на десять капель… хоть сколько…

– Тетя, уйди, – сказал Болдин, но та продолжала шаркать и бубнить на разные лады, словно перебирая тональности в поисках нужной. – Уйди! Уйди, сказал! Не трогай! – все громче орал Болт, пятясь от нее, как от чумной, словно одно маленькое касание могло его заразить.

– Ну на десять капель…

– Отвали!

– …сколько не жалко…

Болт, матерясь, отступал по дуге, миновал лестничный пролет и оказался в тупике. Упершись спиной в стену, он в последний раз прокричал женщине визгливое «Отойди!» и изо всех сил толкнул.

Марина резко вдохнула, увидев, как заплетающиеся тонкие ноги в дырявых брюках неловко замерли на самом краю бетонной плиты, аккурат над широким промежутком между лестницами. Женщина неуклюже взмахнула руками, выгнувшись сначала назад, потом вперед, и замерла, словно проверяя туловище на устойчивость. Вместе с ней в помещении замерли все, боясь нарушить звенящую тишину, будто даже слабое колыхание воздуха могло сдуть ее с высоты трех этажей.

Внезапно женщина резко выпрямилась, вмиг обретая твердость в ногах. Тусклые глаза